Стихи грусть тоска меня съедает: Грусть, печаль, тоска меня съедает.. ~ Поэзия (Мир души)

Category: Разное

Содержание

Стихи Пушкина на немецком языке с переводом — Немецкий язык онлайн

Märchen

vom Zar Saltan, von seinem Sohne,

dem berühmten und mächtigen Ritter Fürst Gwidon,
und von der wunderschönen Schwanenprinzessin

oder Zarentochter Lebeb.

Saßen spät drei junge Mädchen,

schnurrend ging ihr Spinnerädchen,
redet eine von den drein:

»Ach, könnt ich doch Zarin sein!
Für die ganze weite Welt

hätt ich selbst ein Fest bestellt!«
Sprach die zweite von den drein:

»Schwester, könnt ich Zarin sein,
aller Welt mit eigner Hand

webt ich feine Leinewand!«
Sprach die Jüngste von den drein:

»Kam ein Zar, um mich zu frein,
schenkt ich ihm auf seinen Thron

einen rechten Heldensohn!«
Kaum der Wunsch gesprochen ward,

als die Türe leise knarrt:
Zu den Mädchen, zu den drein,

tritt der Zar des Landes ein.
Draußen stand er bei dem Reden,

hört’ die Wünsche einer jeden,
was die Jüngste grad gesagt,

hat am meisten ihm behagt.
Sagt der Zar: »Gruß dir, der Schönen,

dich will ich zur Zarin nehmen.
Und bis zum September schon

schenk mir einen Heldensohn!
Aber ihr, ihr beiden andern,

macht euch auf, mit uns zu wandern,
bei der Schwester sollt ihr bleiben,

was ihr wünscht, das sollt ihr treiben:
Eine soll als Köchin leben

und die andre Leinwand weben.«

Die drei Mädchen, wie sie waren,

folgten zum Palast dem Zaren.
Gleich am Abend ward die Braut

ihm als Zarin angetraut.
Zar Saltan im Kreis der Gäste

mit der Zarin saß beim Feste;
drauf die Ehrengäste schreiten

und das Hochzeitsbett bereiten,
fein geschnitzt aus Elfenbein;

und man ließ das Paar allein.
Weberin und Köchin einen

sich, ihr Schicksal zu beweinen;
und es einen sich die beiden,

ihre Herrin zu beneiden;
doch das junge Zarenpaar

machte sein Versprechen wahr:
Eh die Hochzeitsnacht vergangen,

war der Heldensohn empfangen.

Zu derselben Zeit gab’s Krieg.

Zar Saltan sein Roß bestieg,
bat die Zarin, sich zu wahren

ihm zuliebe vor Gefahren. –
Und indes er ferne weilt,

stark von Kampf zu Kampfe eilt
mit den rauhen Kriegsgenossen,

ist die Kindesfrist verflossen,
und Gott schenkt ihm einen Sohn,

ellenlang geboren schon.
Ihren Sprößling pflegt die Zarin,

wie ihr Junges pflegt die Aarin;
einen Boten, einen raschen,

schickt sie, froh zu überraschen
ihren Zaren. Doch die beiden

Schwestern, die ihr Glück beneiden,
mit der Base Babariche

sinnen sie auf arge Schliche,
fangen ab den ersten Boten,

den die Zarin selbst entboten,
senden einen andern fort

mit der Botschaft Wort für Wort:
»Deine Zarin hat geboren,

doch Gott weiß, was dir erkoren,
‘s ist kein Sproß für deinen Thron,

keine Tochter und kein Sohn –
‘s ist nicht Frosch und ist nicht Maus:

sieht fast wie ein Untier aus. «

Wie die Botschaft ihm gekommen

und der Zar den Sinn vernommen,
ward er zornig, und es drohten

seine Worte Tod dem Boten.
Doch das Töten unterblieb,

und der Zar zur Antwort schrieb:
»Schweigt jetzt still von der Geschichte,

bis ich selber seh und richte.«

Mit der Schrift, auf schnellem Roß,

kehrt der Bote heim zum Schloß.
Doch der bösen Schwestern Neid

schuf der Zarin neues Leid:
Mit der Base Babariche

sannen sie auf arge Schliche,
machten erst den Boten trunken,

bis er tief in Schlaf versunken;
nähten in sein Brustgewand

einen Brief von ihrer Hand.
Als der Bote dann erwacht,

ward die Botschaft überbracht:
»Zar Saltan an die Bojaren:

Was geschehn, hab ich erfahren,
drum die Zarin und ihr Kind

sollt ihr beide, wie sie sind,
alsofort ins Meer versenken,

sie im Wasser still ertränken. «
Trauernd folgten die Bojaren

dem gefälschten Brief des Zaren,
drangen, zu der Zarin Schmach,

nächtlich in ihr Schlafgemach,
lasen ihr mit lauter Stimme,

was der Zar in seinem Grimme
anbefohlen. In ein Faß

wurden ohne Unterlaß
Kind und Mutter eingesteckt,

und das Faß ward zugedeckt,
dicht verstopft mit Werg und Teer

und gerollt ins blaue Meer.

Glänzt der Himmel sternenhelle,

rauscht im Meer die dunkle Welle;
Wolken ziehn am Himmel schwer,

und das Faß schwimmt auf dem Meer.
Klagt die Zarin in dem Faß,

jammert ohne Unterlaß;
doch ihr Kind wächst wunderbar,

nicht bloß täglich, stündlich gar.
Und indes die Mutter klagt,

singt das Kind im Faß und sagt:
»Ach, du Welle, Meereswelle,

wie du plätscherst frei und helle,
keinen Zwang noch Fesseln fühlend,

bald das Meergestein umspülend,
bald ans hohe Ufer schlagend,

mastenhohe Schiffe tragend –
oh, erlös uns unsrer Bande,

trag uns hin zum festen Lande!«
Und die Welle hört das Wort,

trägt das Faß zum Ufer fort,
läßt es sanft am Strande nieder,

gleitet dann zum Meere wieder.

Kind und Mutter sind gerettet,

sind auf festem Land gebettet.
Aber wer macht jetzt die zwei

aus der Haft des Fasses frei?
Auf den Füßen steht das Kind,

mit dem Köpfchen preßt es lind
an den Boden ihrer Tonne:

»Mach ein Fenster für die Sonne!«
sprach er, brach den Boden aus

und verließ das enge Haus.

Frei sind Sohn und Mutter beide,

sehn sich um in großer Freude.
Steigt vom Strand ein Hügel auf,

eine Eiche steht darauf.
Denkt der Sohn: Ein Abendbrot

tut uns jetzt vor allem not!
»Doch wo find ich Speise?« spricht er,

einen Zweig vom Baume bricht er,
biegt den Zweig zu einem Bogen,

hat die Schnur schnell abgezogen
seinem Kreuz, mit fester Hand

sie dem Bogen aufgespannt,
kleine Zweiglein dann in Eile

zugespitzt als scharfe Pfeile –
und er sucht am Dünenhügel

an der Bucht nach Seegeflügel.

Kaum jedoch kam er ans Meer,

hört er: Jemand stöhnt gar sehr …
Sieht: Ein Schwan im Schaume bebt,

über ihm ein Geier schwebt;
und der Schwan schaut bang unsäglich,

windet sich und zittert kläglich,
wild gespreizt hat – welch ein Graun! –

schon der Geier seine Klaun …
Doch von dem gespannten Bogen

plötzlich kommt ein Pfeil geflogen
in des Geiers Hals – sein Blut

färbt mit Purpur rings die Flut,
und in Todesqual und Grimme

schreit er wie mit Menschenstimme.
Und der Schwan mit Schlagen, Beißen

sucht ihn in die Flut zu reißen,
sicher ihn zu töten. Drauf

tut der Schwan den Schnabel auf,
russisch und mit Menschenton

spricht er zu dem Zarensohn:
»Zarensohn! Mich zu erlösen,

kamst du, von der Macht des Bösen;
kannst du jetzt um meinetwillen

auch nicht deinen Hunger stillen,
ging verloren auch dein Pfeil,

Glück wird dir dafür und Heil!
Keinen Schwan hast du befreit –

eine stolze Königsmaid!
Und der Geier, der als Ziel

deines sichern Schusses fiel,
war ein Zaubrer – reicher Lohn

soll dir werden, Zarensohn!
Deinem Dienst will ich mich weihn,

überall dir nahe sein,
was du wünschest, will ich tun,

doch jetzt geh, dich auszuruhn!«

Sprach’s der Schwan und war entflohn.

Und die Zarin und der Sohn
schliefen ein mit leerem Magen.

Aber kaum begann’s zu tagen,
war der Sohn bereits erwacht.

Staunend sieht er, über Nacht
auf dem weiten öden Strand

eine große Stadt erstand,
um das weite Häusermeer

laufen weiße Mauern her,
goldne Kuppeln sieht er blitzen,

Klöster, Kirchen, Turmesspitzen.
Weckt der Sohn die Mutter – oh,

wie wird sie des Anblicks froh!
»Komm und laß der Stadt uns nahn«,

ruft er, »Wunder tut mein Schwan.«
Und sie gehn mit schnellen Schritten,

haben kaum das Tor durchschritten,
hören sie von allen Seiten

feierliches Glockenläuten;
mit Gesang auf allen Wegen

wallt das Volk dem Paar entgegen;
durch die festgeschmückten Scharen

goldne Hofkarossen fahren,
und das Volk von nah und fern

ruft hurra dem neuen Herrn!
Und man setzt dem Zarensohne

auf das Haupt die Fürstenkrone,
da die Mutter eingewilligt

und des Volkes Wahl gebilligt,
herrscht im Land der Zarensohn,

und man nennt ihn Fürst Gwidon.

Weht der Wind vom Meere her,

treibt ein Schifflein auf dem Meer,
das, die Segel ausgebreitet,

leicht und schnell die Flut durchgleitet.
Plötzlich ruft das Schiffsvolk laut:

»Welch ein Wunder! Kommt und schaut!
Auf dem alten Inselland

eine neue Stadt erstand.
Stolz gebaut mit Türmen, Zinnen,

goldne Kuppeln blitzen drinnen.«
Ein Kanonenschuß vom Walle

grüßt das Schiff. Zur Fürstenhalte
führt man bald die fremden Gäste

und bewirtet sie aufs beste.
Fürst Gwidon hebt an zu fragen,

welcher Wind sie hergetragen,
was der Reise Zweck und Ziel

und noch andrer Fragen viel.
Sprachen sie: »Mit Pelzwerkwaren

haben wir die Welt durchfahren,
führten Fuchs und Zobel aus,

und jetzt kehren wir nach Haus.
Ostwärts führt uns unsre Bahn,

um beim Inselland Bujan
in das Reich Saltans zu fahren,

des berühmten, mächt’gen Zaren. «
Sprach der Fürst: »Ein guter Stern

führe euch, ihr lieben Herrn,
durch den weiten Ozean

bis zum mächt’gen Zar Saltan;
sollt ihm meinen Gruß bestellen.«

Weiter zogen die Gesellen.
Doch das Herz von Kummer schwer,

ging der Fürst zum blauen Meer.
Siehe – durch die blauen Wogen

kommt der weiße Schwan gezogen.
»Sei gegrüßt, mein Fürst! Warum

wandelst du so trüb und stumm?
Sprich, was ist dir angetan?«

So den Fürsten fragt der Schwan.
Trüb der Fürst dem Schwan entgegnet:

»Ist kein Unglück mir begegnet,
und doch traurig ist mein Sinn,

zu dem Vater zieht mich’s hin!«

Drauf der Schwan: »Wünschst du nichts mehr!
Folg dem Schiffe übers Meer,

fliege hin zu deinem Glücke,
nimm Gestalt an einer Mücke!«

Und der Schwan bewegt die Schwingen,
daß die Wellen hochauf springen,

übers Ufer springen sie,
Fürst Gwidon verschlingen sie,

der ins Meer bis übers Ohr kommt
und als Mücke dann hervorkommt.

Und die Mücke schwirrt einher,
fliegt zum Schiffe übers Meer,

sucht in einer Spalte dort
einen sichern Zufluchtsort.

Lustig weht und pfeift der Wind,

und das Schifflein fliegt geschwind,
fliegt vom Inselland Bujan

zu dem Reich des Zarn Saltan.
Und das heißersehnte Land

taucht empor am Himmelsrand.
Schon am Ufer sind die Gäste,

Zar Saltan lädt sie zum Feste,
und es fliegt die Mücke klein

ihnen nach ins Schloß hinein.
Auf dem goldnen Herrscherthrone

sitzt Saltan mit goldner Krone.
Finster seine Augen blitzen.

Weberin und Köchin sitzen
ihm zu Füßen, und als Dritte

Babariche in der Mitte.
Sehen scharf auf sein Gesicht,

hören eifrig, was er spricht,
da der Zar das Wort genommen:

»Liebe Gäste, seid willkommen!
Sagt mir doch, wo kommt ihr her?

Wart ihr lange auf dem Meer?
Und jenseits des Meers, wie war es,

saht ihr dort viel Wunderbares?«
Und der Schiffsherr sprach zum Zaren:

»Haben alle Welt umfahren,
jenseits auch der Meeresflut

ist es schön und lebt sich’s gut;
doch das größte Wunder sahn

wir im blauen Ozean!
Ragte aus den Fluten weiland

nackt und kalt ein Felseneiland;
nichts wuchs da als eine Eiche –

jetzt steht eine wunderreiche
große, schöne Stadt am Meer,

Gärten liegen ringsumher;
im Palast, auf goldnem Thron

sitzt der Herrscher, Fürst Gwidon,
der uns auftrug, als wir gingen,

seine Grüße dir zu bringen. «
Staunend sprach der mächt’ge Zar

zu den Schiffern: »Sprecht ihr wahr,
will ich, läßt mich Gott am Leben,

selbst zum Fürsten mich begeben.«
Weberin und Köchin sinnen,

zu verhindern das Beginnen
Zar Saltans; mit Babariche

sinnen sie auf arge Schliche,
eine von dem Schwesternpaar

spöttisch ruft: »Warum nicht gar!
Nachzulaufen solchem Plunder!

Ich weiß ein viel größres Wunder:
Fern am grünen Waldessaum,

unter einem Tannenbaum,
sitzt ein Eichhorn, singt und knackt

Nüsse zu des Liedchens Takt,
Nüsse, gar nicht zu bezahlen:

Ganz von Golde sind die Schalen.
Jeder Kern ist ein Smaragd –

‘s ist ein Wunder, wie gesagt!

Zar Saltan erstaunte höchlich,

daß ein solches Wunder möglich;
doch die Mücke, zornerpicht,

in das Aug die Muhme sticht,
daß sie sich vor Schmerzen windet

und am rechten Aug erblindet.
Diener, Base, Schwestern sprangen

auf, das kleine Tier zu fangen:
»Warte du, wir wollen dich!«

Doch die Mücke rettet sich
schnell durchs Fenster, fliegt hinaus

übers blaue Meer nach Haus.

Fürst Gwidon geht spähend wieder

an dem Strande auf und nieder.
Siehe! Durch die dunkeln Wogen

kommt der weiße Schwan gezogen.
»Sei gegrüßt, mein Fürst! Warum

wandelst du so trüb und stumm?
Sprich, was ist dir angetan?«

So den Fürsten fragt der Schwan.
Und der Fürst zur Antwort sagt:

»Nur ein Wunsch ist’s, der mich plagt,
eines großen Wunders gern

macht ich mich durch dich zum Herrn:
Fern am grünen Waldessaum,

unter einem Tannenbaum,
sitzt ein Eichhorn, singt und knackt

Nüsse zu des Liedchens Takt.
Nüsse, gar nicht zu bezahlen:

Ganz von Golde sind die Schalen,
jeder Kern ist ein Smaragd –

wenn es wahr ist, was man sagt. «
Drauf der Schwan: »Ist es nichts weiter,

was dich plagt, mein Fürst, sei heiter!
Jene Wundermär ist richtig,

doch dein Gram darob ist nichtig,
denn das Wunder kommt von mir,

und in Freuden schenk ich’s dir!«
Voll von seinem neuen Glück,

kehrt der Fürst zum Schloß zurück:
Auf des Hofes breitem Raum

steht ein schöner Tannenbaum;
sieht der Fürst das Eichhorn sitzen,

sieht die goldnen Nüsse blitzen,
sieht es vor sich auf zwei Seiten

Gold und Edelsteine breiten,
hört es dabei pfeifen, singen,

und des Eichhorns Lieder klingen
weit im Hofe auf und nieder,

laut vor allem Volke wider.
Hoch erstaunte Fürst Gwidon,

und er rief im Jubelton:
»Dank dir, Schwan, du machst mich reich!«

Und er ließ dem Eichhorn gleich
ein kristallnes Haus bereiten,

stellt davor zu beiden Seiten
Wachen; und ein Schreiber muß

schriftlich zählen jede Nuß,
daß des Eichhorns Ruhm und Ehre

und des Fürsten Schatz sich mehre.

Weht der Wind vom Meere her,

treibt ein Schifflein auf dem Meer,
das, die Segel ausgebreitet,

leicht und schnell die Flut durchgleitet,
zu der steilen Insel schwimmt es,

seinen Lauf zum Hafen nimmt es,
als der Schuß vom Wall erschallt,

macht das Schiff im Hafen halt;
ladet man die Schiffer alle

gastlich ein zur Fürstenhalle.
Als das reiche Mahl geendet,

sich der Fürst zum Schiffsherrn wendet:
Fragt nach Herkunft, Reiseziel,

tut noch andrer Fragen viel.

Und er hört zur Antwort sagen:

»Weit hat uns das Meer verschlagen,
haben alle Welt durchwandelt,

Hengste gar vom Don gehandelt;
jetzt zur Heimkehr ist es Zeit,

unser Weg führt uns noch weit:
Nach dem Inselland Bujan

in das Reich des Zarn Saltan …«
Sprach der Fürst: »Ein guter Stern

führe euch, ihr lieben Herrn,
durch den weiten Ozean

in das Reich des Zarn Saltan;
seid ihr glücklich heimgefahren,

grüßt von mir den mächt’gen Zaren!«

Schifften sich die Gäste ein.

ging der Fürst zum Meer allein:
Siehe! Durch die blauen Wogen

kommt der weiße Schwan gezogen.
Spricht der Fürst: »Mich zieht mein Sinn

wiederum zur Ferne hin!«
Wieder ließ der Schwan die Wellen

an dem Fürsten hochauf schnellen,
der ins Meer bis übers Ohr kommt

und als Fliege dann hervorkommt.
Auf dem Schiff bot ihm ein Spalt

einen sichern Aufenthalt.

Lustig pfeift und weht der Wind,

und das Schifflein fliegt geschwind
nach dem Inselland Bujan,

nach dem Reich des Zarn Saltan;
und das heißersehnte Land

taucht empor am Himmelsrand.
Schon am Ufer sind die Gäste,

Zar Saltan lädt sie zum Feste.
Und es fliegt die Fliege klein

ihnen nach ins Schloß hinein.

Auf dem goldnen Herrscherthrone

sitzt Saltan mit goldner Krone.
Finster seine Augen blitzen.

Weberin und Köchin sitzen
ihm zu Füßen, und als Dritte

Babariche in der Mitte;
sehen scharf auf sein Gesicht,

merken eifrig, was er spricht,
da der Zar das Wort genommen:

»Liebe Gäste, seid willkommen!
Sagt mir doch, wo kommt ihr her?

Wart ihr lange auf dem Meer?
Und jenseits des Meers, wie war es,

saht ihr dort viel Wunderbares?«
Und der Schiffsherr sprach zum Zaren:

»Haben alle Welt umfahren,
jenseits auch der Meeresflut

ist es schön und lebt sich’s gut:
Doch das größte Wunder sahn

wir im blauen Ozean:
Eine Insel steigt dort auf,

eine Stadt dehnt sich darauf,
stolz gebaut mit Türmen, Zinnen,

goldne Kuppeln blitzen drinnen.
Vor dem Schloß auf weitem Raum

steht ein hoher Tannenbaum;
im kristallnen Häuschen drunter

sitzt ein Eichhorn, zahm und munter,
und dies Eichhorn singt und knackt

Nüsse zu des Liedchens Takt,
Nüsse, gar nicht zu bezahlen,

ganz von Golde sind die Schalen,
jeder Kern ist ein Smaragd.

Krieger, Diener halten Wacht.
Ein besondrer Schreiber muß

schriftlich zählen jede Nuß,
die es knackt, und von dem Heere

wird ihm kriegerische Ehre.

Aus den Schalen prägt man Geld

und verteilt es in der Welt.
Mit den bunten Edelsteinen

füllt man Kisten dort und Scheunen.
Hütten gibt’s dort nicht zu sehn,

weit und breit Paläste stehn,
in der Burg, auf goldnem Thron

herrscht der mächt’ge Fürst Gwidon,
der uns auftrug, als wir gingen,

seine Grüße dir zu bringen.«
Staunend sprach der mächt’ge Zar

zu den Schiffern: »Sprecht ihr wahr,
will ich, läßt mich Gott am Leben,

selbst zum Fürsten mich begeben. «
Weberin und Köchin sinnen,

zu verhindern das Beginnen
Zar Saltans, mit Barbariche

sinnen sie auf arge Schliche.
Spricht die Weberin zum Zar:

»Nun, was ist da wunderbar,
daß ein Eichhorn Nüsse nagt,

ganz von Gold und von Smaragd!
Ob auch wahr sei, was er spricht,

Wunderbares ist es nicht!
Ich will dir ein Wunder sagen:

Hoch im Meer die Wellen schlagen,
brausen, zischen, stürmen, toben,

wälzen schäumend sich nach oben
auf den nackten, öden Strand,

überschwemmen rings das Land
Plötzlich, flammend wie Gewitter,

springen dreiunddreißig Ritter
aus der Flut, in blankem Stahl,

junge Riesen allzumal,
hochgemut, von stolzer Schöne,

auserwählte Heldensöhne,
ein gewalt’ger Reckenchor,

und es führt sie Tschernomor.
Solch ein Wunder läßt sich hören,

daß es wahr ist, will ich schwören. «
Und die Gäste schweigen still,

da sich niemand zanken will.
Zar Saltan erstaunte höchlich,

daß ein solches Wunder möglich;
doch die Fliege zornerpicht

in das Aug die Muhme sticht,
daß sie sich vor Schmerzen windet

und am linken Aug erblindet.
Diener, Base, Schwester sprangen

auf, das kleine Tier zu fangen:
»Warte nur, wir wollen dich!«

Doch Gwidon im Nu entwich
durch das Fenster, flog hinaus

übers blaue Meer nach Haus.

Und am Meeresstrande wieder

geht er spähend auf und nieder.
Siehe! Durch die dunklen Wogen

kommt der weiße Schwan gezogen:
»Sei gegrüßt, mein Fürst! Warum

wandelst du so trüb und stumm?
Sprich, was ist dir angetan?«

So den Fürsten fragt der Schwan.
Und der Fürst zur Antwort sagt:

»Höre, was mein Herz zernagt:
Eines großen Wunders gern

macht ich mich durch dich zum Herrn!«
»Willst du mir das Wunder sagen?«

»Hoch im Meer die Wellen schlagen,
brausen, zischen, stürmen, toben,

wälzen schäumend sich nach oben
auf den nackten, öden Strand,

überschwemmen rings das Land –
Plötzlich, flammend wie Gewitter,

springen dreiunddreißig Ritter
aus der Flut, in blankem Stahl,

junge Riesen allzumal,
hochgemut, von stolzer Schöne,

auserwählte Heldensöhne,
ein gewalt’ger Reckenchor,

und es führt sie Tschernomor. «
Und der Schwan zur Antwort sagt:

»Das ist alles, was dich plagt?
Jene Wundermär ist richtig,

doch dein Gram darob ist nichtig,
denn die Ritter alle sind

meine Brüder, und geschwind
kommen sie, wenn ich es will.

Geh nur heim und warte still.«

Ging der Fürst getröstet wieder

in sein Schloß. Vom Turme nieder
schaut er: Sieht das Meer sich bäumen,

übers nackte Ufer schäumen;
plötzlich, flammend wie Gewitter,

springen dreiunddreißig Ritter
aus der Flut, in blankem Stahl,

junge Riesen allzumal;
paarweis zieht die stolze Schar.

Glänzend in schneeweißem Haar
schreitet Tschernomor voran,

führt sie zu der Stadt hinan.
Und vom Turm, auf schnellen Füßen,

seine Gäste zu begrüßen,
eilt Gwidon, das Volk ihm nach,

und der Führer also sprach:
»Auf Befehl des Schwans erschienen

sind wir, Fürst, um dir zu dienen,
deine stolze Stadt zu wahren

und zu schützen vor Gefahren.
Jeden Tag um diese Stunde

steigen wir vom Meeresgrunde
künftig auf an dieser Stelle

und umschreiten deine Wälle.
Laß uns nun zurück zum Meer,

denn die Erdenluft ist schwer,
drückt uns hart, sooft wir landen.«

Sprach’s, und allesamt verschwanden.

Weht der Wind vom Meere her,

treibt ein Schifflein auf dem Meer,
das, die Segel ausgebreitet,

leicht und schnell die Flut durchgleitet.
Zu der steilen Insel schwimmt es,

seinen Lauf zum Hafen nimmt es.
Als der Schuß vom Wall erschallt,

macht das Schiff im Hafen halt;
ladet man die Schiffer alle

gastlich ein zur Fürstenhalle.
Als das reiche Mahl geendet,

sich der Fürst zum Schiffsherrn wendet:
Fragt nach Herkunft, Reiseziel,

tut noch andrer Fragen viel.
Und er hört zur Antwort sagen:

»Weit hat uns das Meer verschlagen,
haben alle Welt durchwandelt,

Silber, Gold und Stahl verhandelt;
jetzt zur Heimkehr ist es Zeit,

denn uns führt der Weg noch weit:
nach dem Inselland Bujan

in das Reich des Zarn Saltan . ..«
Sprach der Fürst: »Ein guter Stern

führe euch, ihr lieben Herrn,
durch den weiten Ozean

zum berühmten Zar Saltan;
seid ihr glücklich heimgefahren,

grüßt von mir den mächt’gen Zaren!«

Schifften sich die Gäste ein.

Ging der Fürst zum Meer allein:
Siehe! Durch die blauen Wogen

kommt der weiße Schwan gezogen.

Spricht der Fürst: »Mich zieht mein Sinn

wiederum zur Ferne hin!«
Wieder ließ der Schwan die Wellen

an dem Fürsten hochauf schnellen,
der ins Meer bis übers Ohr kommt

und als Wespe dann hervorkommt.
Und die Wespe summt und streicht,

hat das Schifflein bald erreicht,
sucht in einer Spalte dort

einen sichern Zufluchtsort.

Lustig pfeift und weht der Wind,

und das Schifflein fliegt geschwind
nach dem Inselland Bujan,

nach dem Reich des Zarn Saltan.
Und das heißersehnte Land

taucht empor am Himmelsrand.
Schon am Ufer sind die Gäste,

Zar Saltan lädt sie zum Feste.
Und es fliegt die Wespe klein

ihnen nach ins Schloß hinein.
Auf dem goldnen Herrscherthrone

sitzt Saltan mit goldner Krone.
Finster seine Augen blitzen.

Weberin und Köchin sitzen
ihm zu Füßen, und als Dritte

Babariche in der Mitte.
Und vieräugig, wie sie waren,

sehn die dreie auf den Zaren,
der alsbald das Wort genommen:

»Liebe Gäste, seid willkommen!
Sagt mir doch, wo kommt ihr her?

Wart ihr lange auf dem Meer?
Und jenseits des Meers, wie war es,

saht ihr dort viel Wunderbares?«

Solche Antwort ward dem Zaren:

»Haben alle Welt umfahren,
jenseits auch der Meeresflut

ist es schön und lebt sich’s gut.
Doch das größte Wunder sahn

wir im blauen Ozean:
Eine Insel steigt dort auf,

eine Stadt dehnt sich darauf;
Meereswellen stürmen, toben,

wälzen schäumend sich nach oben
auf den nackten, öden Strand,

überschwemmen rings das Land –
Plötzlich, flammend wie Gewitter,

springen dreiunddreißig Ritter
aus der Flut, in blankem Stahl,

junge Riesen allzumal,
hochgemut, von stolzer Schöne,

auserwählte Heldensöhne,
ein gewalt’ger Reckenchor,

und es führt sie Tschernomor.
Täglich zu bestimmter Stunde

steigen sie vom Meeresgrunde
auf, die stolze Stadt zu wahren

und zu schützen vor Gefahren.
Keine Wächterschar gleicht diesen

auserkornen Heldenriesen.
In der Stadt auf goldnem Thron

herrscht der mächt’ge Fürst Gwidon,
der uns auftrug, als wir gingen,

seine Grüße dir zu bringen.«
Staunend sprach der mächt’ge Zar

zu den Schiffern: »Ist das wahr,
will ich, läßt mich Gott am Leben,

mich zum Fürsten selbst begeben.«
Weberin und Köchin wagen

dieses Mal kein Wort zu sagen.
Mit verschmitztem Angesicht

lächelnd Babariche spricht:
»Ob es falsch ist oder wahr,

doch was ist da wunderbar,
daß in Waffen und in Wehre

Menschen steigen aus dem Meere,
besser als von solchen Helden

will ich dir ein Wunder melden:
Lebt ein Zarentöchterlein

überm Meer, so schön und fein,
daß sie tags das Licht verdunkelt,

nächtens wie die Sonne funkelt,
glänzt ein Mond in ihrem Haar,

auf der Stirn ein Sternklein klar.
Majestätisch ist die Frau,

schreitet stolz, gleich einem Pfau,
und ihr Stimmchen klingt so hell

wie im Wald ein Rieselquell.
Solche Wundermär wie meine

gibt es sonst auf Erden keine!«
Und die Gäste schweigen still,

da sich niemand zanken will.
Zar Saltan erstaunte höchlich,

daß ein solches Wunder möglich.
Fürst Gwidon war ungehalten,

doch es jammert ihn der Alten;
mit Gebrumm und mit Gesumm

fliegt er lang um sie herum,
fliegt ihr mitten auf die Nase,

sticht sie – eine große Blase
schwoll empor –, und alles schrie:

»Fangt die Wespe, tötet sie!
Warte du, wir wollen dich!«

Doch Gwidon im Nu entwich
durch das Fenster, flog hinaus

übers blaue Meer nach Haus.

Und am Meeresstrande wieder

geht er spähend auf und nieder:
Siehe! Durch die dunklen Wogen

kommt der weiße Schwan gezogen:
»Sei gegrüßt, mein Fürst! Warum

wandelst du so trüb und stumm?
Sprich, was ist dir angetan?«

So den Fürsten fragt der Schwan.
Und der Fürst zur Antwort sagt:

»Höre, was mein Herz zernagt:
Alle Menschen frein, ich sehe,

daß nur ich noch ledig gehe …«
»Wen hast du dir denn erkoren?«

fragt der Schwan. – »Mir kam zu Ohren,
daß ein Zarentöchterlein

lebt, so wunderschön und fein,
daß sie tags das Licht verdunkelt,

nächtens wie die Sonne funkelt,
glänzt ein Mond in ihrem Haar,

auf der Stirn ein Sternlein klar,
majestätisch ist die Frau,

schreitet stolz, gleich einem Pfau,
und ihr Stimmchen tönt so hell

wie im Wald ein Rieselquell.
Aber ist es wahr auch, sage?«

Voller Angst stellt er die Frage.
Sinnend schweigt der weiße Schwan,

und dann hebt er also an :
»Ehestand hat schwere Pflicht,

eine Gattin kann man nicht
von der Hand wie Handschuh streifen

und nach einer andern greifen.
Drum erwäg es erst vernünftig,

daß du nichts bereuest künftig. «
»Möge Gott mein Zeuge sein,

daß es Zeit für mich, zu frein«,
sprach der Fürst. »Schon Rat gepflogen

hab ich, alles wohl erwogen,
und so stark treibt mich mein Sinn

zu der Zarentochter hin:
Sie zu sehn, zu Fuße gerne

ging’ ich bis zur weitsten Ferne!«
Seufzt der Schwan tief auf und spricht:

»Weit zu gehen brauchst du nicht,
sieh, dein Schicksal ist dir nah,

bin die Zarentochter ja!«
Sprach’s und schwang sich aus den Wogen,

kam zum Uferland geflogen,
ins Gebüsch sank er geschwind

und erschien als Zarenkind.
Glänzt ein Mond in ihrem Haar,

an der Stirn ein Sternlein klar,
majestätisch ist die Frau,

stolz geht sie, gleich wie ein Pfau,
und ihr Stimmchen klingt so hell

wie im Wald ein Rieselquell.
Fürst Gwidon in Wonne schaut

seine königliche Braut,
küßt sie, und mit frohem Sinn

führt er sie zur Mutter hin,
der zu Füßen sinkt der Sohn,

spricht in flehentlichem Ton:
»Mütterchen, der Wunsch mich quälte,

daß ich mir ein Weib erwählte,
diese hab ich nun geminnt

mir zum Weib und dir zum Kind.
Liebend kam sie mir entgegen,

und nichts fehlt uns als dein Segen!«
Und gerührt die Mutter stand,

nahm ein Heil’genbild zur Hand,
ein geweihtes, wunderbares,

hielt es übers Haupt des Paares,
weinte, schluchzte laut vor Freude,

segnete die Kinder beide.
Was in Liebe sich gefunden,

ward in Liebe bald verbunden.
Und sie lebten wohlgemut,

wartend auf die junge Brut.

Weht ein Wind vom Meere her,

treibt ein Schifflein auf dem Meer,
das, die Segel ausgebreitet,

leicht und schnell die Flut durchgleitet,
zu der steilen Insel schwimmt es,

seinen Lauf zum Hafen nimmt es.
Als der Schuß vom Wall erschallt,

macht das Schiff im Hafen halt.
Ladet man die Schiffer alle

gastlich ein zur Fürstenhalle,
Als das reiche Mahl geendet,

sich der Fürst zum Schiffsherrn wendet:
Fragt nach Herkunft, Reiseziel,

stellt noch andrer Fragen viel.
Und er hört zur Antwort sagen:

»Weit hat uns das Meer verschlagen.
Haben alle Welt durchfahren,

handeln mit verbotnen Waren.
Jetzt zur Heimkehr ist es Zeit,

denn uns führt der Weg noch weit:
nach dem Inselland Bujan

in das Reich des Zarn Saltan.«
Sprach der Fürst: »Ein guter Stern

führe euch, ihr lieben Herrn,
durch den weiten Ozean

zum berühmten Zarn Saltan!
Seid ihr glücklich heimgefahren,

grüßt von mir den mächt’gen Zaren,
und erinnert ihn, zu kommen,

wie er oft sich vorgenommen.«
Und das Schifflein zog hinaus.

Doch der Fürst blieb heut zu Haus.

Lustig pfeift und weht der Wind,

und das Schifflein fliegt geschwind
nach dem Inselland Bujan,

nach dem Reich des Zarn Saltan.
Und das heißersehnte Land

taucht empor am Himmelsrand.
Schon am Ufer sind die Gäste,

Zar Saltan lädt sie zum Feste.
Auf dem goldnen Herrscherthrone

sitzt Saltan mit goldner Krone.
Finster seine Augen blitzen.

Weberin und Köchin sitzen
ihm zu Füßen, und als Dritte

Babariche in der Mitte.
Und vieräugig, wie sie waren,

sahn die dreie auf zum Zaren,
der alsbald das Wort genommen:

»Liebe Gäste, seid willkommen!
Sagt mir doch, wo kommt ihr her?

Wart ihr lange auf dem Meer?
Und jenseits des Meers, wie war es,

saht ihr dort viel Wunderbares?«
Solche Antwort ward dem Zaren:

»Haben alle Welt umfahren,
jenseits auch der Meeresflut

Ist es schön und lebt sich’s gut;
doch die größten Wunder sahn

wir im blauen Ozean:
Eine Insel steigt dort auf,

eine Stadt dehnt sich darauf,
stolz gebaut mit Türmen, Zinnen,

goldne Kuppeln blitzen drinnen.
Vor dem Schloß auf weitem Raum

steht ein hoher Tannenbaum;
im kristallnen Häuschen drunter

sitzt ein Eichhorn zahm und munter,
und dies Eichhorn singt und knackt

Nüsse zu des Liedchens Takt,
Nüsse, gar nicht zu bezahlen,

ganz von Golde sind die Schalen,
jeder Kern ist ein Smaragd;

treulich wird das Tier bewacht.
Noch von Wundern kann ich sagen:

Hoch im Meer die Wellen schlagen,
brausen, zischen, stürmen, toben,

wälzen schäumend sich nach oben
auf den nackten, öden Strand,

überschwemmen rings das Land –
Plötzlich, flammend wie Gewitter,

springen dreiunddreißig Ritter
aus der Flut, in blankem Stahl,

junge Riesen allzumal,
hochgemut, von stolzer Schöne,

auserwählte Heldensöhne,
ein gewalt’ger Reckenchor,

und es führt sie Tschernornor.
Keine Kriegerschar gleicht diesen

auserkornen Heldenriesen!
Und der Herrscher jener Stadt

solch ein schönes Frauchen hat,
daß sie tags das Licht verdunkelt,

nächtens wie die Sonne funkelt,
glänzt ein Mond in ihrem Haar,

an der Stirn ein Sternlein klar.
In dem goldenen Palaste

lud uns Fürst Gwidon zu Gaste
und befahl uns, als wir gingen,

seine Grüße dir zu bringen,
dich zu mahnen, bald zu kommen,

wie du oft dir vorgenommen. «

Neu erwacht des Zars Gelüsten.

Eilig läßt er Schiffe rüsten.
Weberin und Köchin sinnen,

zu verhindern das Beginnen;
mit der Base Babariche

denken sie an neue Schliche –
doch Saltan will sie nicht hören:

»Wollt ihr mich schon wieder stören?
Bin ich Zar noch, bin ich Kind?

Rüstet euch zur Fahrt geschwind,
heut noch fahr ich.« Und er machte

so die Tür zu, daß es krachte.

Sitzt am Fenster Fürst Gwidon,

blickt in Schweigen lange schon
nieder auf das blaue Meer.

Trübt kein Sturm die Fläche mehr,
und es späht der Fürst und sieht,

fern dort eine Flotte zieht –
durch den blauen Ozean

schwimmt das Schiff des Zarn Saltan.
Fürst Gwidon mit einem Satze

springt in Freuden auf vom Platze,
springt hinunter von den Stufen,

Mutter und Gemahl zu rufen:
»Seht des Vaters Schiff, dort schwimmt es!

Seinen Weg zum Hafen nimmt es!«
Kommt der Stadt die Flotte nah.

Fürst Gwidon durchs Fernrohr sah –
sieht er seinen Vater stehn,

vom Verdeck durchs Fernrohr sehn.
Auch das böse Schwesternpaar

und die Base mit ihm war.
Alle drei in Staunen stehen

und das fremde Land besehen.
Plötzlich von Kanonen dröhnt es,

und von Glockenläuten tönt es,
Fürst Gwidon kommt selbst gegangen,

um den Zaren zu empfangen
samt den Fraun, die ihn begleiten;

feierlichen Zuges schreiten
freudevollen Angesichts

sie zur Stadt – Gwidon sagt nichts.

Nach dem goldenen Palaste

führt er allesamt zu Gaste;
sieh: Vor des Palastes Gitter

stehen dreiunddreißig Ritter,
riesenhaft von Wuchs, verwegen,

auserkorne stolze Degen,
ein gewalt’ger Reckenchor,

und es führt sie Tschernomor.
Kommt der Zar zum Hofesraum,

unterm hohen Tannenbaum
sitzt das Eichhorn, singt und knackt

Nüsse zu des Liedchens Takt.
Goldne Nüsse, drin die Kerne

Edelsteine; nah und ferne
liegen auf dem Hof die Schalen

und von eitel Golde strahlen.
Aber starr die Gäste stehn,

wie sie jetzt die Fürstin sehn!
Glänzt ein Mond in ihrem Haar,

an der Stirn ein Sternlein klar,
stolz geht sie, gleich wie ein Pfau,

führt am Arme eine Frau …
»Ist es Wahrheit, ist es Wahn!«

ruft in Staunen Zar Saltan,
als er seine Zarin sieht,

die er schluchzend an sich zieht.
Nun erkannt er auch Gwidon,

herzte, küßte seinen Sohn
und das schöne Weib nicht minder.

Fröhlich führten ihn die Kinder
nun zu Tische in den Saal –

hei, gab das ein frohes Mahl!
Doch die bösen Schwestern schlichen

sich hinweg mit Babarichen,
suchten schnell sich zu verstecken,

kaum noch kann man sie entdecken.
Und sie beichten voller Reue

ihre Untat nach der Reihe;
doch der Zar, der wohlgemut,

schickt sie heim mit Hab und Gut.
Der Tag verging, und halb betrunken

ist Saltan ins Bett gesunken …
Ich war dort, trank Met und Bier,

naß ward nur der Schnauzbart mir.

 Сказка

о царе Салтане,

о сыне его славном
и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче

и о прекрасной царевне Лебеди

Три девицы под окном

Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —

Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир

Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, —

Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна

Наткала я полотна».
«Кабы я была царица, —

Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя

Родила богатыря».

Только вымолвить успела,

Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу входит царь,

Стороны той государь.
Во всё время разговора

Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему

Полюбилася ему.
«Здравствуй, красная девица, —

Говорит он, — будь царица
И роди богатыря

Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,

Выбирайтесь из светлицы,
Поезжайте вслед за мной,

Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,

А другая повариха».

В сени вышел царь-отец.

Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:

В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной

Сел с царицей молодой;
А потом честные гости

На кровать слоновой кости
Положили молодых

И оставили одних.
В кухне злится повариха,

Плачет у станка ткачиха,
И завидуют оне

Государевой жене.
А царица молодая,

Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.

В те поры война была.

Царь Салтан, с женой простяся,
На добра-коня садяся,

Ей наказывал себя
Поберечь, его любя.

Между тем, как он далёко
Бьется долго и жестоко,

Наступает срок родин;
Сына бог им дал в аршин,

И царица над ребенком
Как орлица над орленком;

Шлет с письмом она гонца,
Чтоб обрадовать отца.

А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,

Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;

Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:

«Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;

Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверюшку».

Как услышал царь-отец,

Что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить

И гонца хотел повесить;
Но, смягчившись на сей раз,

Дал гонцу такой приказ:
«Ждать царева возвращенья

Для законного решенья».

Едет с грамотой гонец,

И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,
Обобрать его велят;

Допьяна гонца поят
И в суму его пустую

Суют грамоту другую —
И привез гонец хмельной

В тот же день приказ такой:
«Царь велит своим боярам,

Времени не тратя даром,
И царицу и приплод

Тайно бросить в бездну вод».
Делать нечего: бояре,

Потужив о государе
И царице молодой,

В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю —

Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ,

И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,

Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —

Так велел-де царь Салтан.

В синем небе звезды блещут,

В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,

Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,

Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там

Не по дням, а по часам.
День прошел, царица вопит…

А дитя волну торопит:
«Ты, волна моя, волна!

Ты гульлива и вольна;
Плещешь ты, куда захочешь,

Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,

Подымаешь корабли —
Не губи ты нашу душу:

Выплесни ты нас на сушу!»
И послушалась волна:

Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько

И отхлынула тихонько.
Мать с младенцем спасена;

Землю чувствует она.
Но из бочки кто их вынет?

Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,

В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:

«Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?» — молвил он,

Вышиб дно и вышел вон.

Мать и сын теперь на воле;

Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,

Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин

Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук

И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый

Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,

Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины

У моря искать дичины.

К морю лишь подходит он,

Вот и слышит будто стон…
Видно на море не тихо;

Смотрит — видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,

Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,

Воду вкруг мутит и хлещет…
Тот уж когти распустил,

Клёв кровавый навострил…
Но как раз стрела запела,

В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,

Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет

И не птичьим криком стонет,
Лебедь около плывет,

Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,

Бьет крылом и в море топит —
И царевичу потом

Молвит русским языком:
«Ты, царевич, мой спаситель,

Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня

Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;

Это горе — всё не горе.
Отплачу тебе добром,

Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,

Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,

Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду:

Ты найдешь меня повсюду,
А теперь ты воротись,

Не горюй и спать ложись».

Улетела лебедь-птица,

А царевич и царица,
Целый день проведши так,

Лечь решились на тощак.
Вот открыл царевич очи;

Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой

Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,

И за белыми стенами
Блещут маковки церквей

И святых монастырей.
Он скорей царицу будит;

Та как ахнет!.. «То ли будет? —
Говорит он, — вижу я:

Лебедь тешится моя».
Мать и сын идут ко граду.

Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон

Поднялся со всех сторон:
К ним народ навстречу валит,

Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых

Пышный двор встречает их;
Все их громко величают

И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой

Возглашают над собой;
И среди своей столицы,

С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он

И нарекся: князь Гвидон.

Ветер на море гуляет

И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах

На раздутых парусах.
Корабельщики дивятся,

На кораблике толпятся,
На знакомом острову

Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,

Пристань с крепкою заставой;
Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;

Князь Гвидон зовет их в гости,
Их он кормит и поит

И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете

И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:

«Мы объехали весь свет,
Торговали соболями,

Чернобурыми лисами;
А теперь нам вышел срок,

Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана…»
Князь им вымолвил тогда:

«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну

К славному царю Салтану;
От меня ему поклон».

Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной

Провожает бег их дальный;
Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —

Говорит она ему.
Князь печально отвечает:

«Грусть-тоска меня съедает,
Одолела молодца:

Видеть я б хотел отца».
Лебедь князю: «Вот в чем горе!

Ну, послушай: хочешь в море
Полететь за кораблем?

Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,

Воду с шумом расплескала
И обрызгала его

С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,

Комаром оборотился,
Полетел и запищал,

Судно на море догнал,
Потихоньку опустился

На корабль — и в щель забился.

Ветер весело шумит,

Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,

К царству славного Салтана,
И желанная страна

Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости;

Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец

Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,

Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце

С грустной думой на лице;
А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят

И в глаза ему глядят.
Царь Салтан гостей сажает

За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,

Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?

И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:

«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,

В свете ж вот какое чудо:
В море остров был крутой,

Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной;

Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем

Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,

С теремами и садами,
А сидит в нем князь Гвидон;

Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду;

Молвит он: «Коль жив я буду,
Чудный остров навещу,

У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить

Чудный остров навестить.
«Уж диковинка, ну право, —

Подмигнув другим лукаво,
Повариха говорит, —

Город у моря стоит!
Знайте, вот что не безделка:

Ель в лесу, под елью белка,
Белка песенки поет

И орешки всё грызет,
А орешки не простые,

Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;

Вот что чудом-то зовут».
Чуду царь Салтан дивится,

А комар-то злится, злится —
И впился комар как раз

Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,

Обмерла и окривела.
Слуги, сватья и сестра

С криком ловят комара.
«Распроклятая ты мошка!

Мы тебя!..» А он в окошко,
Да спокойно в свой удел

Через море полетел.

Снова князь у моря ходит,

С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —

Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:

«Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть

Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;

Диво, право, не безделка —
Белка песенки поет,

Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,

Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;

Но, быть может, люди врут».
Князю лебедь отвечает:

«Свет о белке правду бает;
Это чудо знаю я;

Полно, князь, душа моя,
Не печалься; рада службу

Оказать тебе я в дружбу».
С ободренною душой

Князь пошел себе домой;
Лишь ступил на двор широкий —

Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех

Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,

А скорлупку собирает,
Кучки равные кладет

И с присвисточкой поет
При честном при всем народе:

Во саду ли, в огороде.
Изумился князь Гвидон.

«Ну, спасибо, — молвил он, —
Ай да лебедь — дай ей боже,

Что и мне, веселье то же».
Князь для белочки потом

Выстроил хрустальный дом,
Караул к нему приставил

И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.

Князю прибыль, белке честь.

Ветер по морю гуляет

И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах

На поднятых парусах
Мимо острова крутого,

Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;

Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит

И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете

И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:

«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,

Всё донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —

И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:

«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну

К славному царю Салтану;
Да скажите: князь Гвидон

Шлет царю-де свой поклон».

Гости князю поклонились,

Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь — а лебедь там

Уж гуляет по волнам.
Молит князь: душа-де просит,

Так и тянет и уносит…
Вот опять она его

Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,

Полетел и опустился
Между моря и небес

На корабль — и в щель залез.

Ветер весело шумит,

Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана —
И желанная страна

Вот уж издали видна;
Вот на берег вышли гости;

Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец

Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,

Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,

С грустной думой на лице.
А ткачиха с Бабарихой

Да с кривою поварихой
Около царя сидят,

Злыми жабами глядят.
Царь Салтан гостей сажает

За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,

Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо,

И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:

«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;

В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,

Град на острове стоит
С златоглавыми церквами,

С теремами да садами;
Ель растет перед дворцом,

А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,

Да затейница какая!
Белка песенки поет,

Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,

Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;

Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —

И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;

Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету,

Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд

В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,

Изоб нет, везде палаты;
А сидит в нем князь Гвидон;

Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.

«Если только жив я буду,
Чудный остров навещу,

У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить

Чудный остров навестить.
Усмехнувшись исподтиха,

Говорит царю ткачиха:
«Что тут дивного? ну, вот!

Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды

Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,

Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:

Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,

И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,

Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,

Можно молвить справедливо!»
Гости умные молчат,

Спорить с нею не хотят.
Диву царь Салтан дивится,

А Гвидон-то злится, злится…
Зажужжал он и как раз

Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:

«Ай!» и тут же окривела;
Все кричат: «Лови, лови,

Да дави ее, дави…
Вот ужо! постой немножко,

Погоди…» А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел

Через море прилетел.

Князь у синя моря ходит,

С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —

Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:

«Грусть-тоска меня съедает —
Диво б дивное хотел

Перенесть я в мой удел».
«А какое ж это диво?»

— Где-то вздуется бурливо
Окиян, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в шумном беге,

И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,

Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор.
Князю лебедь отвечает:

«Вот что, князь, тебя смущает?
Не тужи, душа моя,

Это чудо знаю я.
Эти витязи морские

Мне ведь братья все родные.
Не печалься же, ступай,

В гости братцев поджидай».

Князь пошел, забывши горе,

Сел на башню, и на море
Стал глядеть он; море вдруг

Всколыхалося вокруг,
Расплескалось в шумном беге

И оставило на бреге
Тридцать три богатыря;

В чешуе, как жар горя,
Идут витязи четами,

И, блистая сединами,
Дядька впереди идет

И ко граду их ведет.
С башни князь Гвидон сбегает,

Дорогих гостей встречает;
Второпях народ бежит;

Дядька князю говорит:
«Лебедь нас к тебе послала

И наказом наказала
Славный город твой хранить

И дозором обходить.
Мы отныне ежеденно

Вместе будем непременно
У высоких стен твоих

Выходить из вод морских,
Так увидимся мы вскоре,

А теперь пора нам в море;
Тяжек воздух нам земли».

Все потом домой ушли.

Ветер по морю гуляет

И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах

На поднятых парусах
Мимо острова крутого,

Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.

Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит

И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете?

И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:

«Мы объехали весь свет;
Торговали мы булатом,

Чистым серебром и златом,
И теперь нам вышел срок;

А лежит нам путь далек,
Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана».
Говорит им князь тогда:

«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну

К славному царю Салтану.
Да скажите ж: князь Гвидон

Шлет-де свой царю поклон».

Гости князю поклонились,

Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь, а лебедь там

Уж гуляет по волнам.
Князь опять: душа-де просит…

Так и тянет и уносит…
И опять она его

Вмиг обрызгала всего.
Тут он очень уменьшился,

Шмелем князь оборотился,
Полетел и зажужжал;

Судно на море догнал,
Потихоньку опустился

На корму — и в щель забился.

Ветер весело шумит,

Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана,
И желанная страна

Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.

Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец

Полетел наш удалец.
Видит, весь сияя в злате,

Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,

С грустной думой на лице.
А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят —

Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает

За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,

Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?

И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:

«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;

В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,

Град на острове стоит,
Каждый день идет там диво:

Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге —

И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,

В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,

Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;

Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит

И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить

И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,

Ни храбрее, ни прилежней.
А сидит там князь Гвидон;

Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.

«Коли жив я только буду,
Чудный остров навещу

И у князя погощу».
Повариха и ткачиха

Ни гугу — но Бабариха
Усмехнувшись говорит:

«Кто нас этим удивит?
Люди из моря выходят

И себе дозором бродят!
Правду ль бают, или лгут,

Дива я не вижу тут.
В свете есть такие ль дива?

Вот идет молва правдива:
За морем царевна есть,

Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,

Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,

Выплывает, будто пава;
А как речь-то говорит,

Словно реченька журчит.
Молвить можно справедливо,

Это диво, так уж диво».
Гости умные молчат:

Спорить с бабой не хотят.
Чуду царь Салтан дивится —

А царевич хоть и злится,
Но жалеет он очей

Старой бабушки своей:
Он над ней жужжит, кружится —

Прямо на нос к ней садится,
Нос ужалил богатырь:

На носу вскочил волдырь.
И опять пошла тревога:

«Помогите, ради бога!
Караул! лови, лови,

Да дави его, дави…
Вот ужо! пожди немножко,

Погоди!..» А шмель в окошко,
Да спокойно в свой удел

Через море полетел.

Князь у синя моря ходит,

С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —

Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:

«Грусть-тоска меня съедает:
Люди женятся; гляжу,

Неженат лишь я хожу».
— А кого же на примете

Ты имеешь? — «Да на свете,
Говорят, царевна есть,

Что не можно глаз отвесть.
Днем свет божий затмевает,

Ночью землю освещает —
Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,

Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,

Будто реченька журчит.
Только, полно, правда ль это?»

Князь со страхом ждет ответа.
Лебедь белая молчит

И, подумав, говорит:
«Да! такая есть девица.

Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь,

Да за пояс не заткнешь.
Услужу тебе советом —

Слушай: обо всем об этом
Пораздумай ты путем,

Не раскаяться б потом».
Князь пред нею стал божиться,

Что пора ему жениться,
Что об этом обо всем

Передумал он путем;
Что готов душою страстной

За царевною прекрасной
Он пешком идти отсель

Хоть за тридевять земель.
Лебедь тут, вздохнув глубоко,

Молвила: «Зачем далёко?
Знай, близка судьба твоя,

Ведь царевна эта — я».
Тут она, взмахнув крылами,

Полетела над волнами
И на берег с высоты

Опустилася в кусты,
Встрепенулась, отряхнулась

И царевной обернулась:
Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,

Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,

Словно реченька журчит.
Князь царевну обнимает,

К белой груди прижимает
И ведет ее скорей

К милой матушки своей.
Князь ей в ноги, умоляя:

«Государыня-родная!
Выбрал я жену себе,

Дочь послушную тебе,
Просим оба разрешенья,

Твоего благословенья:
Ты детей благослови

Жить в совете и любви».
Над главою их покорной

Мать с иконой чудотворной
Слезы льет и говорит:

«Бог вас, дети, наградит».
Князь не долго собирался,

На царевне обвенчался;
Стали жить да поживать,

Да приплода поджидать.

Ветер по морю гуляет

И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах

На раздутых парусах
Мимо острова крутого,

Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.

Князь Гвидон зовет их в гости,
Он их кормит и поит

И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете

И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:

«Мы объехали весь свет,
Торговали мы недаром

Неуказанным товаром;
А лежит нам путь далек:

Восвояси на восток,
Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана».
Князь им вымолвил тогда:

«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну

К славному дарю Салтану;
Да напомните ему,

Государю своему:
К нам он в гости обещался,

А доселе не собрался —
Шлю ему я свой поклон».

Гости в путь, а князь Гвидон
Дома на сей раз остался

И с женою не расстался.

Ветер весело шумит,

Судно весело бежит
Мимо острова Буяна

К царству славного Салтана,
И знакомая страна

Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.

Царь Салтан зовет их в гости.
Гости видят: во дворце

Царь сидит в своем венце,
А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят,

Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает

За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,

Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?

И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:

«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,

В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,

Град на острове стоит,
С златоглавыми церквами,

С теремами и садами;
Ель растет перед дворцом,

А под ней хрустальный дом;
Белка в нем живет ручная,

Да чудесница какая!
Белка песенки поет

Да орешки всё грызет;
А орешки не простые,

Скорлупы-то золотые,
Ядра — чистый изумруд;

Белку холят, берегут.
Там еще другое диво:

Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге,

И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,

Великаны молодые,
Все равны, как на подбор —

С ними дядька Черномор.
И той стражи нет надежней,

Ни храбрее, ни прилежней.
А у князя женка есть,

Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,

Ночью землю освещает;
Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит.
Князь Гвидон тот город правит,

Всяк его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,

Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,

А доселе не собрался».

Тут уж царь не утерпел,

Снарядить он флот велел.
А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят царя пустить

Чудный остров навестить.
Но Салтан им не внимает

И как раз их унимает:
«Что я? царь или дитя? —

Говорит он не шутя: —
Нынче ж еду!» — Тут он топнул,

Вышел вон и дверью хлопнул.

Под окном Гвидон сидит,

Молча на море глядит:
Не шумит оно, не хлещет,

Лишь едва, едва трепещет,
И в лазоревой дали

Показались корабли:
По равнинам Окияна

Едет флот царя Салтана.
Князь Гвидон тогда вскочил,

Громогласно возопил:
«Матушка моя родная!

Ты, княгиня молодая!
Посмотрите вы туда:

Едет батюшка сюда».
Флот уж к острову подходит.

Князь Гвидон трубу наводит:
Царь на палубе стоит

И в трубу на них глядит;
С ним ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой;
Удивляются оне

Незнакомой стороне.
Разом пушки запалили;

В колокольнях зазвонили;
К морю сам идет Гвидон;

Там царя встречает он
С поварихой и ткачихой,

С сватьей бабой Бабарихой;
В город он повел царя,

Ничего не говоря.

Все теперь идут в палаты:

У ворот блистают латы,
И стоят в глазах царя

Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,

Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор.
Царь ступил на двор широкой:

Там под елкою высокой
Белка песенку поет,

Золотой орех грызет,
Изумрудец вынимает

И в мешечек опускает;
И засеян двор большой

Золотою скорлупой.
Гости дале — торопливо

Смотрят — что ж? княгиня — диво:
Под косой луна блестит,

А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,

Выступает, будто пава,
И свекровь свою ведет.

Царь глядит — и узнает…
В нем взыграло ретивое!

«Что я вижу? что такое?
Как!» — и дух в нем занялся…

Царь слезами залился,
Обнимает он царицу,

И сынка, и молодицу,
И садятся все за стол;

И веселый пир пошел.
А ткачиха с поварихой,

С сватьей бабой Бабарихой,
Разбежались по углам;

Их нашли насилу там.
Тут во всем они признались,

Повинились, разрыдались;
Царь для радости такой

Отпустил всех трех домой.
День прошел — царя Салтана

Уложили спать вполпьяна.
Я там был; мед, пиво пил —

И усы лишь обмочил.

👍 Сказка о царе Салтане. А.С. Пушкин 🐱

Сказки » Авторские сказки » Русские писатели » Сказки Пушкина А.С. » Сказка о царе Салтане. А.С. Пушкин

Порекомендовать к прочтению:

Страницы: 1 2 3 4 5 6

И орешки все грызет,
А орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Вот что чудом-то зовут».
Чуду царь Салтан дивится,
А комар-то злится, злится —
И впился комар как раз
Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,
Обмерла и окривела.

Слуги, сватья и сестра
С криком ловят комара.
«Распроклятая ты мошка!
Мы тебя!..» А он в окошко
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

 

нова князь у моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть
Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;
Диво, право, не безделка —
Белка песенки поет
Да орешки все грызет,
А орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Но, быть может, люди врут».
Князю лебедь отвечает:
«Свет о белке правду бает;
Это чудо знаю я;
Полно, князь, душа моя,
Не печалься; рада службу
Оказать тебе я в дружбу».

С ободренною душой
Князь пошел себе домой;
Лишь ступил на двор широкий —
Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех
Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,
А скорлупку собирает,
Кучки равные кладет,
И с присвисточкой поет
При честном при всем народе:
Во саду ли, в огороде.
Изумился князь Гвидон.
«Ну, спасибо,- молвил он,-
Ай да лебедь — дай ей боже,
Что и мне, веселье то же».
Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом.
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь.

 

етер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Все донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да скажите: князь Гвидон
Шлет царю-де свой поклон».

 

ости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь — а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Молит князь: душа-де просит,
Так и тянет и уносит…
Вот опять она его
Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,
Полетел и опустился
Между моря и небес
На корабль — и в щель залез.

 

етер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана —
И желанная страна
Вот уж издали видна;
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с Бабарихой
Да с кривою поварихой
Около царя сидят.
Злыми жабами глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит
С златоглавыми церквами,
С теремами да садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет
Да орешки все грызет,
А орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты;
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Если только жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
Усмехнувшись исподтиха,
Говорит царю ткачиха:
«Что тут дивного? ну, вот!
Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды
Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,
Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,
Можно молвить справедливо!»
Гости умные молчат,
Спорить с нею не хотят.
Диву царь Салтан дивится,
А Гвидон-то злится, злится…
Зажужжал он и как раз
Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:
«Ай!» — и тут же окривела;
Все кричат: «Лови, лови,
Да дави ее, дави…
Вот ужо! постой немножко,
Погоди…» А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море прилетел.

 

нязь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.

Страницы: 1 2 3 4 5 6

Поделитесь ссылкой на сказку с друзьями:

Поставить книжку к себе на полку
 Распечатать сказку

Читайте также сказки:


Русский переплет — литературный интернет-журнал

К 75-й годовщине со дня рождения моей Наташи.

Грусть-тоска меня съедает от операции применения известного к очередному произведению. За разбор которого надо браться, потому что меня спровоцировали примером неверного его толкования.

Из письма мне:

«Как читатель, я не исключение, и, наверняка, не разобрался во многом.

“…И хотя Багрицкий заканчивает, будто спохватившись, свою поэму словами:

Будут ливни, будет ветер с юга,

Лебедей влюблённое ячанье.

Читатель понимает ничего этого не будет. Впереди – мрак.

Так воспринял я поэму Багрицкого “Февраль”… Где же тут воспевание революционной романтики?” (Р. Маргулис-Мендель)

… вижу, что Рафаил М-Мендель, автор заметки о “Феврале” Э.Багр-ого, подтверждает — 33 года не зря потрачены”.

Это в ответ на жалобу на 33-хлетнее одиночество меня, как искусствоведа, во мнении, что художественный смысл нецитируем.

Написал это Маргулис (по крайней мере, поставил на сайт “Стихи.ру”) в 2013 году. И ему совсем невдомёк, что полвека назад, среди левых шестидесятников (считающих, что построили не социализм, а лжесоциализм, и надо срочно преобразовывать строй в настоящий социализм-всё-увеличивающееся-самоуправление, как и Багрицкий призывал образно в с20-х и 30-х), — Маргулису невдомёк, что Багрицкий был вполне революционным романтиком. Только что ярость образа торжества самоуправления в 1933-1934 (когда написана поэма “Февраль”) доходит до крайности (герой при облаве на грабителей насилует ту дворянскую дочь, которую когда-то безответно любил, а теперь она проституткой обслуживает бандитов в Одессе).

Но зачем, скажете, Багрицкий закончил (в 1934-то году!) поэму оптимистической нотой?

Затем же, зачем и Высоцкий через треть века пел про солнце: вот-вот и взойдёт.

Киров был застелен 1 декабря 1934 года. А им ведь чуть не сменили Сталина на съезде победителей в январе-феврале того же года. Могла прекратиться сталинщина!..

Багрицкий (как и Высоцкий) был певцом идеала трагического героизма. Потому его и любили левые шестидесятники. (Я сам был из них, жена была из них.)

Вопрос лишь, насколько мы и тот же Багрицкий или Высоцкий осознавали, что настоящий социализм – это ежедневное увеличение самодеятельности за счёт государства.

Я так точно не осознавал. Я был просто граждански активным, какими большинство вокруг не были. А гражданская активность официально, хоть и лживо, поддерживалась. И в ходу была шутка: инициатива – наказуема. Даже Солженицын заграницей признавал, что в СССР, если поднять большой шум, можно добиться всего (в отличие от Запада).

Так что оптимизм Багрицкого понятен.

Не понятно (мне), почему у меня устойчивое чувство, что у Багрицкого это идейное устремление (исправить социализм) было осознанным, а у Высоцкого – подсознательным. Неужели это самообман, проистекающий из того, что понятие о социализме как о растущей самодеятельности, было естественным для тех, кто лично прожил 1917-1918 годы, когда в России было 30 независимых областных советов. И сами советы были предметом творчества народа.

Из-за этого самообмана-не-обмана мне произведения Багрицкого представляются относящимися к прикладному искусству (второсортному, призванному усиливать знаемые переживания), а Высоцкого – к неприкладному (первосортному, происходящему от подсознательного идеала).

5 июля 2019 г.

Грусть-тоска меня съедает…


А вы знаете, что такое мелатонин? «Где-то подобное слышал, но точно не помню, что это» — вот основной ответ на этот вопрос. Если в последнее время вы часто слышите из уст близкого человека слова: «Я устал(а), у меня вечно плохое настроение, даже хочется плакать. Мне кажется, что я все делаю неправильно…», то, скорее всего, у него депрессия. При чем здесь это странное и незнакомое слово «мелатонин», спросите вы. Так вот, вместе с экспертом в области души и мозга — психотерапевтомпрофессором Анатолием Михайловичем Карповымотвечаем: повышенное содержание мелатонина (он вырабатывается преимущественно ночью и в пасмурную погоду) в организме — одна из причин осенней депрессии! Вот так!

Печальные стихи души…


Из истории художественной литературы мы знаем — самые печальные стихи рождались осенью. Да, они приносили славу великим русским поэтам, но что было отдано за них? Беспричинная грусть, тоска, безучастное отношение ко всему, тягостное чувство вины, невозможность получения удовольствия от жизни и стремление к одиночеству — вот только несколько симптомов наступления осени в душевном мире человека. Причем, по данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), депрессией страдает каждый пятый человек. И, как отмечают специалисты, это заболевание (не состояние, а именнозаболевание) обостряется именно осенью, когда по логике вещей наступает время эмоционального спада после летних радостных дней.

Как распознать «человека-депрессию»?


«У меня ничего не получится», «мне все надоело, нет больше сил», «ничем не хочу себя занимать, одно желание — лежать на диване» — подобные фразы свойственны тем, кто подвержен депрессиям. Думаю, каждый сталкивался с такими людьми или и вовсе… видел подобных в зеркале. Как уже было сказано выше, осенняя депрессия — это заболевание. Важно сказать, что оно сопровождается нарушениями всех психических и даже телесных функций человека! К основным же признакам депрессивных состояний можно отнести следующие: во-первых, человека-депрессию отличают апатичное угнетенное состояние, тоскливость, снижение психической и двигательной активности. В особо сложных случаях человек вообще может часами сидеть на стуле, уставившись в пустоту, он не способен взаимодействовать с окружающим его миром, и именно это отличает депрессию от всех других эмоциональных состояний. А вы замечали, что даже у самых жизнерадостных людей могут возникать отсутствие аппетита, плаксивость, бессонница или повышенная сонливость? Это тоже признак нехватки солнечной энергии. Изменения настроения обычно сопровождаются снижением активности, чувством утраты энергии, повышенной утомляемостью, рассеянностью внимания. Если вы обнаружили в своем поведении подобные симптомы, вам нужно обязательно проконсультироваться со специалистом, который определит характер депрессии и предложит адекватную терапию.

Все могут страдать депрессией, но…


Ну что, распознали такого человека? Согласитесь, категория лиц, подверженных этому угрюмому настроению, не имеет границ — осенней депрессией может страдать как взрослый человек, так и подросток, как мужчины, так и женщины, как богатые, так и бедные. Но, пожалуй, к «группе риска» можно отнести только одинокого человека. Практика знает нередкие случаи, когда хандра доводила таких людей до самоубийства. Конечно, мы обязательно согласимся с тем, что все люди на свете индивидуальны, поэтому не обязательно думать, что все население планеты поголовно будет впадать в депрессивное состояние. Все зависит от психологических особенностей каждого. И чем реальнее человек оценивает свои возможности, свои силы, вообще окружающую действительность, тем меньше у него шансов получить бонусом «осеннее» состояние.

Сделать из осени весну!


Итак, осталось разобраться, как сделать действительно унылую пору очей очарованьем? Прежде всего нужно постараться выработать в себе навыки различения собственных чувств, проще говоря — осознать себя. Как только увидите, что хмурые облака за окном рассеялись и улыбнулось солнце, одевайтесь и ловите так необходимую для нашего организма солнечную энергию. Специалисты советуют придумать себе подходящее хобби и сформировать режим дня. Очень важно высыпаться! Балуйте себя «разноцветными» продуктами — для восполнения энергии организму требуется больше овощей и фруктов. Пейте разные чаи: красные, зеленые, с различными добавками — все это как никогда поднимет ваше настроение в холодный осенний вечер.

И последнее…


Если кошки скребут по душе так давно,

Что вам хочется прыгнуть с разбега в окно,

Или звуки в миноре вдруг нравиться стали —

Повторяйте почаще: «Немножко устали»,

Отстранитесь, и все потихоньку пройдет…

Если нет больше сил, солнца свет стал не мил,

И хандра, как смола, да к тому же простыл,

Постоянно ворчите, мол, все вас достали —

Тут же вспомните мантру: «Немножко устали»,

Отвлекитесь, и все потихоньку пройдет…

Если вам одиноко, тоской душит грусть,

Сон опять, как кошмар, мысль одна — не проснусь,

Или просто, но зло вас куда-то послали —

Не печальтесь, скажите: «Немножко устали»,

Удивитесь, и все потихоньку пройдет…

Если вы согласились, сюжет вам знаком —

Вмиг утихнут шторма в сложном море людском,

Но не суть, что придет то, о чем вы мечтали,

Что ж, тотчас подбодряйте: «Немножко устали»,

Улыбнитесь, и все потихоньку пройдет…

Майкл Калес


От осенней депрессии избавлялась Альфия Хасанова


Наш эксперт — заведующий кафедрой психотерапии и наркологии КГМА профессор Карпов Анатолий Михайлович


Также статью можно найти в журнале «Практическая медицина для каждого» №11 (39)

Александр Пушкин «Письмо Татьяны к Онегину»

Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Всё думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне всё вам скучно,
А мы… ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.

Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.

Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете…
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой…
Ты в сновиденьях мне являлся,
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно… нет, это был не сон!
Ты чуть вошёл, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!
Не правда ль? я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и любовью,
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Быть может, это всё пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное…
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слёзы лью,
Твоей защиты умоляю…
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи,
Иль сон тяжёлый перерви,
Увы, заслуженным укором!

Кончаю! Страшно перечесть…
Стыдом и страхом замираю…
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю…

Стихи от NEWS DIALOG

81. 28.02.2007
Так много хочется сказать,
Но жаль слова не уместить в двух строчках.
Прошу, приди ко мне опять,
Не ставь на наших чувствах точку.
Не говори: «Прощай, котенок»
Ведь сердце жжет огонь любви!
Во мне живет и твой ребенок,
Кровь от твоей крови.
Я не смогу убить то чудо,
Что подарил нам БОГ.
Его беречь от бед я буду,
И будет мир у его ног!!!
Не уходи, прошу, останься!
Улыбкой сердце обогрей
В любви, как раньше, мне признайся
И поцелуй меня скорей!
Мы будем вместе, все втроем,
Мы будем счастливы отныне,
И будет здорово узреть
Черты лица твои в любимом сыне.
/Афродита/

82. 03.03.2007
Всегда шутила над собой,
И ты шутил со мной, играя.
Я знала, ты сейчас с другой.
Тебе нужна лишь та – другая!
Улыбка на лице моем
Лишь только маска восковая.
А сердце ревность жжет огнем!
Да, ты не знал, что я такая!
И вида даже не подам,
Что грусть – тоска меня съедает!
Железной буду я мадам!
Никто о чувствах не узнает!
/Марго/

83. 12.03.2007
Я открываю окно и вижу:
на улице темно.
Ведь никого ж я не обижу,
Если выпрыгну в окно?
Никто не вздрогнет, не заплачет,
Не крикнет вслед: «Остановись!»
А что мои страданья значат?
И для чего дана мне жизнь?
Зачем живем мы и уходим?
Зачем прощаемся навек?
И почему была бессильна,
Когда любимый человек ушел?..
Ушел и не вернулся…
И не вернется никогда.
Зачем теперь мне жить на свете?!
А может мне за ним? Туда?
Туда! Лететь! Навстречу ветру!
Навстречу солнцу и ЕМУ!
Толчок… Сестра… Успокоительные…
Зачем спасает? Не пойму…
/Ведьмочка/

84. 27.03.2007
Лучезарный март-обман…
Уползли с угрозой
В ледовитый океан
Вьюги да морозы.
Неужели до тепла
Дожили, сестрица?
По асфальту потекла
Талая водица
По весеннему уже
Солнышко смеется,
Но предчувствие в душе,
Что зима вернется.
Скрытно явится в ночи,
Словно тать, набегом,
Радость нашу омрачит
Холодом и снегом.
Царство белое падет,
И под звон капели
Окончательно придет
К нам весна в апреле.
/Евгения Шлякова/

МАРГО> Я сижу, рисую на асфальте мелом
Девочку-подростка в легком платье белом.
Вздорные косички за ее спиной
И глаза-лисички… Вот рисунок мой…
Девочка-подросток… Я себя рисую.
Вспоминал меня ты именно такую.
Бойкую девчонку в легком платье белом…
Я сижу, рисую на асфальте мелом…

85. 05.04.2007
Скажите мне что есть любовь по сути по своей?
И чем живет она, чем дышит?
А может быть она вампир?
Питаясь нашею душой и нашим телом,
она берет себе всю ласку, нежность и надежду.
Берет, а что взамен?!
Взамен лишь боль расставания и разлука!
И кто-то скажет:»Не сберег!»
А я скажу:»Я все отдал.
Остался горький вкус разлуки
и расставанья боль»
/ГенОк/

86. 16.04.2007
Суслик> Вслед за своей мечтой,
Где погасла звезда, где бесструйные ивы
Плачут черной смолой по стволу,
И никто на иконе уже не святой,
Чьи-то губы все молятся злу,
Ветра быстры порывы
И листва спелой сливы
Поцелуем спадает к челу.
Я бегу оставляя следы,
Водной глади звенят зеркала
И ожоги какой-то погасшей звезды
Мне не сделают чести и зла,
Я не чувствую боль губ горячих твоих,
До меня не доходит тепло,
Просто грех слишком слаб, слишком слаб для двоих,
Чтобы шрамы легли на чело…

V?> От будущей весны получим солнца свет!
И груз давно минувших лет,
мы искупавшись с милою в реке
оставим навсегда в далеком далеке!
Нас одурманит запах свежих трав!
Так не грусти, мой милый, ты не прав!
Когда тоску впускаешь в дом,
где мы так счастливо живем!

87. 17.04.2007
Ты представь на секунду, как будто:
наши жизни — лазоревый дым.
Значит, ночью, днем, вечером, утром –
мы клубимся, струимся, летим…
В половодье небес уплываем,
прижимаясь к щекам облаков…
На земле эту высь зовут раем
двадцать долгих кровавых веков.
На земле — быть нам вместе так трудно!
Ветер нас разметет, разнесет…
Слышишь сердца трезвон внутригрудный?
Оно бьется, пока тебя ждет…
Оно мается той маятою,
что уже не назвать маятой…
Боже! Боже! Чего я не стою –
коль любовь запустил на постой?
Коль сквозь шепоты, крики и всхлипы
свое слово — еще не сказал.
Пусть мой голос усталостью хриплый –
помолись, чтобы звонче он стал…
И тогда, погубив боль губами,
мы сольемся дыханьем одним,
как сливается в неба аркане
наших жизней лазоревый дым…
/Богдан Филатов/

88. 24.04.2007
Золотая_рыбка> Имя ее любой может произнести,
стертое слово-любовь, другого изобрести.
Мы не сумели, нет, пользуемся пока.
Кто она? Сказка? Бред? Песенка дурака?
Юная? Черта с два. Ходит ведь по рукам,
дышит едва-едва, тащится по векам.
Сарая? Никогда! Тело ее, смотри,
розового стыда светится изнутри.
Голос ее — поток, катится меж камней,
Взор — голубой ожег. Счастье — идти за ней.
Счастье? Ведет во тьму, в подлость, измену, ложь,
в цепи, капкан, тюрьму, в холод бросает, в дрожь.
Горе? Пусть горе, пусть. Подлости? Так и есть.
Выучить наизусть, заново перечесть
каждый ее изгиб, бешеный поворот,
окрик, усмешку, всхлип, жадно горящий рот.
Переступить черту, к черту сгореть в огне,
падая в пустоту, чувствовать — жизнь во мне!..

89. 15.05.2007
Фокея> Меня на крыше ждет ветер.
Ты помнишь, я ему обещала,
Что будем играть со смертью,
Эмаль с ладоней сдирая?
Ты помнишь прохладный вечер,
Как ты мне писал: «..Вечереет.»?
Как ветер прохладный греет,
Как кто то ждет вашей встречи…
На крыше — теплее звезды,
И даже луна чуть, ближе.
И черный кот ее лижет
С прозрачной лужи. И можно
Стоять на кривом карнизе,
И гладить пантеру — ночь…
И страх убегает прочь
С ночного наброска -эскиза…
А ветер зовет с собою,
Крылья мои трепая,
И конечно же все понимая,
Играть со смертью, с луною…
Полет — не простая штука,
Тут важен не навык, а вера.
Но Вам то какое дело,
У вас вместо крыльев — руки.

90. 14.06.2007
Фокея> А мне мой май шептал на ухо:
Ты так прекрасна, посмотри!
Но я навек лишилась слуха
В пустом пространстве без любви…
Мне Ангел мой кивнул на север:
Там родилась ты, посмотри!
Но я навек лишилась зренья
Во тьме чернейшей, без любви…
И аромат ласкал сияньем:
Как дивно пахнут там цветы!
Но я лишилась обаянья
В пыли бетонной, без любви…
Мне вечный дух из хлеба бусы
Надел: как сладки, посмотри!
Но я навек лишилась вкуса
В воде безвкусной без любви…
Мне Бог и уделил вниманье:
Вот — Мир, дотронься, посмотри!
Но я лишилась осязанья
Среди страстей и без любви…
И что мне делать, если пусто
Совсем мне без тебя в груди?
И даже все, с шестым, чувства
К тебе сейчас обращены?

Стих. Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях — Пушкин А.С

Согласно древней ирландской легенде, именно наш зеленый остров стал прообразом Пушкинского «Буяна». И вот в рамках Фестиваля Русской Культуры и года Русской литературы театральное содружество «Жу-жу» снова приглашает наших актеров из московского театра «Хранители сказок» .

С 10 по 15 февраля московские актеры планируют показать детский спектакль «Сказка о царе Салтане» в семи городах Ирландии: Белфасте, Ньюбридже, Килкене, Портлише, Лимерике, Голвее и Дублине. Для тех, кто в декабре побывал на «Золушке», постановка спектакля покажется знакомой: задействованы те же самые актеры, также не обойдется без интерактива и игр с детьми и взрослыми. Длительность спектакля 45 мин.

Предварительное расписание выступлений.

BELFAST. 10 февраля (вторник) в 17:30. Адрес: Newtownbreda Presbyterian Church, 374-378, Ormeau Road, BT7 3HX. По вопросам приобретения билетов обращайтесь “First Russian school in Belfast”, тел: + 44 75 846 22065.

KILKENNY. 12 февраля (четверг). Начало 17:45. Адрес: James Stephens GAA, Larchfield. тел. 089- 483-3459

PORTLAOISE. 13 февраля (пятница) 18:00. Адрес: Parish Center, Portlaoise, Co.Laois. По вопросам преобретения билетов обращайтесь в школу «Вера», тел: 087-662-6981.

LIMERICK. 14 февраля (суббота). Начало спектакля в 14:00. Состоится в школе «Гармония», по адресу: Сrescent College Comprehensive, Dooradoyle, Limerick. тел: 087 757-2205.

GALWAY. 14 февраля 18:00 (суббота). Начало спектакля 18:00. Спектакль пройдет в школе «Бумажный Журавлик». Тел: 087 250-1263.

BALLBRIGGAN. 15 февраля (воскресенье). Начало 10:45. Bracken Court Hotel (2 этаж), Bridge Street, Balbrigan . Парковка для зрителей бесплатная. 089-483-3459

DUBLIN. 15 февраля (воскресенье). В Дублине спектакль пройдет в школе «Вдохновение». Есть возможность выбора наиболее удобного времени: 14:00 или 15:00. Адрес: Dominican Convent, Sion Hill, Cross Avenue, Blackrock, тел: 089-465-6920, 089- 483-3459.

NAVAN. 15 февраля (воскресенье). Начало в 18:00. Спектакль пройдет в новой и единственной русской школе «Маруся». Адрес: Rugby club, Navan. Справки по телефону: 086-227-6323.

Постановка «Сказка о царе Салтане» основана на произведении Александра Сергеевича Пушкина, и, конечно, прозвучат стихи великого поэта:

Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.

Как подходит под описание древней Ирландии?

“Спектакль немного сложней, чем “Золушка”. Надо учитывать, что все-таки “Сказка о царе Салтане” – произведение А.С Пушкина и не так проста. Хотя, конечно, он адаптирован для младшего детского возраста. Мы рекомендуем возраст от 4-х-5-ти лет, но это всего лишь рекомендация. Если Вы чувствуете, что Вашему трехлетнему ребенку будет интересно само действие спектакля, то будет правильным прийти. В Москве этот спектакль смотрят и трехлетние дети, но нашим детям приходится осваивать сразу два языка, и словарного запаса может оказаться недостаточно, говорит организатор гастролей Анна Адомонене.

Часть 3-я, заключительная (1-я часть – , 2-я – )

Всё-таки волнительное ощущение вызывает подход к земле после офшорного перехода. Волнительное не в плане “ах земля, наконец-то!”, а “Как бы не промахнуться мимо моря и не въехать прямиком в эту землю!”
Вроде на навигационном экране и курс проложен, и видно где какие острова, а всё равно мысль из подсознания – а вдруг пока я тут в море болтался, американцы GPS на пару миль сдвинули. Из вредности, ну или из разгильдяйства, опять же (хотя, за разгильдяйством – это лучше к нашим:)). И ведёт меня мой проложенный на электронной карте курс прямиком на скалистые берега вожделенного острова!

Ночные бдения

Вот и сижу глазею в темноту – когда же наконец маяк откроется. Не могли же одновременно и GPS и маяк сломать! А маяк всё не появляется и не появляется! В характеристиках огней написано, что с 12 миль видно его, а мы уже на 7 подошли, а он всё не светится…. И волна 4-5 метровая не способствует хорошему обзору. Когда лодка на гребне волны – в этот миг конечно должно хорошо всё обозреваться. Только в это время надо бы на палубе стоять и в подветренную сторону глядеть. А на палубе сыро и брызги, опять же. Поэтому я в рубке, на низком подветренном борту, на диванчике, силюсь через стекло в солёных разводах огонёк увидеть. Зато сухо и комфортно!

Меняем курс

Ну вот, в 6 милях от Алегранзы (это остров так называется), маяк наконец открылся. Сравнил пеленг на него с электронной картой – вроде похоже. Значит не успела Америка с GPS напортачить, пока я тут в море-окияне болтаюсь:).
После траверза острова увалились на 25 градусов. Наконец-то долгожданный бакштаг. Сразу американские горки галфвинда превратились в качели для барышень в парке у пруда. Появилась только бортовая качка, но она в сравнении с предыдущими двумя днями волны, приходящей под углом 90 градусов, просто цветочки! Ну и ветер уже до 25 узлов уменьшился.
Так глядишь, скоро настоящий яхтинг начнётся – девушки в бикини с шампанским на палубе возникать начнут в шезлонгах… Тьфу, как старпом с юнгами улетели, всякая ерунда в голову лезет. Как бы не огрести по приезду 😉 …

Утро

Утром, после рассвета, добавляю ещё немного парусов. Теперь генуя закручена до 3го рифа. За сутки прошли чуть больше 140 миль. По расчетам к вечеру должны добраться. Но расчеты – наши, а у Посейдона с Бореем могут быть свои планы, так что не загадываем…
После полудня до Гран Канарии остаётся около 40 миль. Встречные и попутные суда стали попадаться гораздо чаще. За час пару раз приходится расходиться с каким-нибудь танкером или сухогрузом. Ветер около 20 узлов, несём полную геную.

Гран Канария

Около 7 вечера добрались-таки до Гран Канарии. Пропустили пару кораблей, выходящих из грузового порта под руководством лоцманского судна, и занырнули в марину. До утра встали у понтона перед офисом. Утром нас уже определят на постоянное стояночное место.
Пройдено 343 морские мили за 60 часов. Двигатель проработал всего 2 часа – выйти и зайти в порт. Всё остальное под парусами, вернее под одной генуей разной степени зарифленности, в зависимости от силы ветра.
Всё описанное основано на реальных событиях, вымышленные персонажи отсутствуют. За время перехода никто из находящихся на территории не пострадал:).
(Из записок капитана)

Мимо острова Буяна…или реальные места, описанные в сказках Пушкина

Наверное все помнят со школьных времен строчки из стихотворения Пушкина:
«У Лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том….»
Так вот, сказочное Лукоморье, это не выдуманное место, а вполне себе реальное, было позаимствовано Пушкиным из фольклора восточных славян. Это территория, прилегающая к восточному берегу Обской губы, в районе современной Томской области. И вопреки детской песне со словами «Лукоморья нет на карте, значит, в сказку нет пути», изображено на многих старинных западноевропейских картах.

Вообще же «лукоморье» в старославянском языке означает «изгиб морского берега», и в древнерусских летописях этот топоним упоминается не на Крайнем Севере, а в районе Азовского и Черного морей и низовьев Днепра. Летописное Лукоморье — одно из мест обитания половцев, которые иногда так и назывались — «лукоморцы». Например, в связке с этими областями Лукоморье упоминается в «Слове о полку Игореве». В «Задонщине» в Лукоморье отступают остатки армии Мамая после поражения в Куликовской битве.
Сказочный Буян также стал широко известен благодаря Пушкину: на острове Буяне хранятся волшебные вещи, которые помогают сказочным героям, и растет волшебный дуб (Мировое древо). Многие народные заговоры и заклинания начинались со слов: «На море на Окияне, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень Алатырь». Священный камень алатырь в славянской мифологии обозначал центр мира.
Реальный Буян — немецкий остров Рюген на Балтике. В древности на острове жило западнославянское племя руянов, и в их честь остров назывался Руян. На острове находилась Аркона — главное языческое святилище балтийских славян. В последующие века в славянском фольклоре название трансформировалось в Буян.

Вообще, Пушкин очень много интересного описывал в своих произведениях. Ученые, философы, историки и психологи старательно изучают их, и находят множество интересных фактов и открытий. Особенный интерес вызывает сказка о Царе Салтане, поскольку в ней связь с историческим островом Руян просматривается на каждой странице. Так дорога к острову: «Мимо острова Буяна к царству славного Салтана», это не что иное, как знаменитый путь «из варяг в греки» и дальше на восток к Византии, находившейся к моменту захвата острова датчанами под властью турецкого султана.

Так и тридцать три богатыря являются калькой с трехсот воинов храма Свентовита, охранявших остров от врагов, даже тот факт, что тридцать три богатыря являются братьями подчеркивает, связь воинства и братства храма Свентовита на Руяне.

Позднее, традиция по охране города именно тремстами воинами была перенесена в Великий Новгород, в котором верховная власть принадлежала не вечу, как это принято думать, а именно высшему совету из трехсот воинов, которым подчинялся посадник, князь и епископ. Они принимали все важнейшие решения в Новгородской республике, и только потом они выносились на утверждение вечем.

Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне лебеди

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».
«Кабы я была царица, —
Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».

Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу входит царь,
Стороны той государь.
Во всё время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
«Здравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы,
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха».

В сени вышел царь-отец.
Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой;
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
В кухне злится повариха,
Плачет у станка ткачиха,
И завидуют оне
Государевой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.

В те поры война была.
Царь Салтан, с женой простяся,
На добра-коня садяся,
Ей наказывал себя
Поберечь, его любя.
Между тем, как он далёко
Бьется долго и жестоко,
Наступает срок родин;
Сына бог им дал в аршин,
И царица над ребенком
Как орлица над орленком;
Шлет с письмом она гонца,
Чтоб обрадовать отца.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
«Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверюшку».

Как услышал царь-отец,
Что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить
И гонца хотел повесить;
Но, смягчившись на сей раз,
Дал гонцу такой приказ:
«Ждать царева возвращенья
Для законного решенья».

Едет с грамотой гонец,
И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Обобрать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют грамоту другую —
И привез гонец хмельной
В тот же день приказ такой:
«Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бросить в бездну вод».
Делать нечего: бояре,
Потужив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю —
Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ,
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан.

В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам.
День прошел, царица вопит…
А дитя волну торопит:
«Ты, волна моя, волна!
Ты гульлива и вольна;
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Подымаешь корабли —
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!»
И послушалась волна:
Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько
И отхлынула тихонько.
Мать с младенцем спасена;
Землю чувствует она.
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
«Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?» — молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.

Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.

К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон…
Видно на море не тихо;
Смотрит — видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет…
Тот уж когти распустил,
Клёв кровавый навострил…
Но как раз стрела запела,
В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,
Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет
И не птичьим криком стонет,
Лебедь около плывет,
Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,
Бьет крылом и в море топит —
И царевичу потом
Молвит русским языком:
«Ты, царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня
Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;
Это горе — всё не горе.
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду:
Ты найдешь меня повсюду,
А теперь ты воротись,
Не горюй и спать ложись».

Улетела лебедь-птица,
А царевич и царица,
Целый день проведши так,
Лечь решились на тощак.
Вот открыл царевич очи;
Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.
Он скорей царицу будит;
Та как ахнет!.. «То ли будет? —
Говорит он, — вижу я:
Лебедь тешится моя».
Мать и сын идут ко граду.
Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон
Поднялся со всех сторон:
К ним народ навстречу валит,
Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой;
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.

Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,
Пристань с крепкою заставой;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;

Их он кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали соболями,
Чернобурыми лисами;
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана…»
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
От меня ему поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной
Провожает бег их дальный;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.

Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь печально отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает,
Одолела молодца:
Видеть я б хотел отца».
Лебедь князю: «Вот в чем горе!
Ну, послушай: хочешь в море
Полететь за кораблем?
Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился,
Полетел и запищал,
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корабль — и в щель забился.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости;

И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце
С грустной думой на лице;
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят
И в глаза ему глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной;
Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем
Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами,
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду;
Молвит он: «Коль жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
«Уж диковинка, ну право, —
Подмигнув другим лукаво,
Повариха говорит, —
Город у моря стоит!
Знайте, вот что не безделка:
Ель в лесу, под елью белка,
Белка песенки поет
И орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Вот что чудом-то зовут».
Чуду царь Салтан дивится,
А комар-то злится, злится —
И впился комар как раз
Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,
Обмерла и окривела.
Слуги, сватья и сестра
С криком ловят комара.
«Распроклятая ты мошка!
Мы тебя!..» А он в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

Снова князь у моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Опечалился чему?« —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть
Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;
Диво, право, не безделка —
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Но, быть может, люди врут».
Князю лебедь отвечает:
«Свет о белке правду бает;
Это чудо знаю я;
Полно, князь, душа моя,
Не печалься; рада службу
Оказать тебе я в дружбу».
С ободренною душой
Князь пошел себе домой;
Лишь ступил на двор широкий —
Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех
Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,
А скорлупку собирает,
Кучки равные кладет
И с присвисточкой поет
При честном при всем народе:
Во саду ли, в огороде.
Изумился князь Гвидон.
«Ну, спасибо, — молвил он, —
Ай да лебедь — дай ей боже,
Что и мне, веселье то же».
Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом,
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Всё донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да скажите: князь Гвидон
Шлет царю-де свой поклон».

Гости князю поклонились,

К морю князь — а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Молит князь: душа-де просит,
Так и тянет и уносит…
Вот опять она его
Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,
Полетел и опустился
Между моря и небес
На корабль — и в щель залез.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана —
И желанная страна
Вот уж издали видна;
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с Бабарихой
Да с кривою поварихой
Около царя сидят,
Злыми жабами глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо,
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит
С златоглавыми церквами,
С теремами да садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету,
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты;
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Если только жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
Усмехнувшись исподтиха,
Говорит царю ткачиха:
«Что тут дивного? ну, вот!
Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды
Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,
Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,
Можно молвить справедливо!»
Гости умные молчат,
Спорить с нею не хотят.
Диву царь Салтан дивится,
А Гвидон-то злится, злится…
Зажужжал он и как раз
Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:
«Ай!» и тут же окривела;
Все кричат: «Лови, лови,
Да дави ее, дави…
Вот ужо! постой немножко,
Погоди…» А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море прилетел.

Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает —
Диво б дивное хотел
Перенесть я в мой удел».
«А какое ж это диво?»
— Где-то вздуется бурливо
Окиян, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Князю лебедь отвечает:
«Вот что, князь, тебя смущает?
Не тужи, душа моя,
Это чудо знаю я.
Эти витязи морские
Мне ведь братья все родные.
Не печалься же, ступай,
В гости братцев поджидай».

Князь пошел, забывши горе,
Сел на башню, и на море
Стал глядеть он; море вдруг
Всколыхалося вокруг,
Расплескалось в шумном беге
И оставило на бреге
Тридцать три богатыря;
В чешуе, как жар горя,
Идут витязи четами,
И, блистая сединами,
Дядька впереди идет
И ко граду их ведет.
С башни князь Гвидон сбегает,
Дорогих гостей встречает;
Второпях народ бежит;
Дядька князю говорит:
«Лебедь нас к тебе послала
И наказом наказала
Славный город твой хранить
И дозором обходить.
Мы отныне ежеденно
Вместе будем непременно
У высоких стен твоих
Выходить из вод морских,
Так увидимся мы вскоре,
А теперь пора нам в море;
Тяжек воздух нам земли».
Все потом домой ушли.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете?
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
Торговали мы булатом,
Чистым серебром и златом,
И теперь нам вышел срок;
А лежит нам путь далек,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану.
Да скажите ж: князь Гвидон
Шлет-де свой царю поклон».

Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь, а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Князь опять: душа-де просит…
Так и тянет и уносит…
И опять она его
Вмиг обрызгала всего.
Тут он очень уменьшился,
Шмелем князь оборотился,
Полетел и зажужжал;
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корму — и в щель забился.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит, весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят —
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге —
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А сидит там князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Коли жив я только буду,
Чудный остров навещу
И у князя погощу».
Повариха и ткачиха
Ни гугу — но Бабариха
Усмехнувшись говорит:
«Кто нас этим удивит?
Люди из моря выходят
И себе дозором бродят!
Правду ль бают, или лгут,
Дива я не вижу тут.
В свете есть такие ль дива?
Вот идет молва правдива:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выплывает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Молвить можно справедливо,
Это диво, так уж диво».
Гости умные молчат:
Спорить с бабой не хотят.
Чуду царь Салтан дивится —
А царевич хоть и злится,
Но жалеет он очей
Старой бабушки своей:
Он над ней жужжит, кружится —
Прямо на нос к ней садится,
Нос ужалил богатырь:
На носу вскочил волдырь.
И опять пошла тревога:
«Помогите, ради бога!
Караул! лови, лови,
Да дави его, дави…
Вот ужо! пожди немножко,
Погоди!..» А шмель в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает:
Люди женятся; гляжу,
Неженат лишь я хожу».
— А кого же на примете
Ты имеешь? — «Да на свете,
Говорят, царевна есть,
Что не можно глаз отвесть.
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает —
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,
Будто реченька журчит.
Только, полно, правда ль это?»
Князь со страхом ждет ответа.
Лебедь белая молчит
И, подумав, говорит:
«Да! такая есть девица.
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь,
Да за пояс не заткнешь.
Услужу тебе советом —
Слушай: обо всем об этом
Пораздумай ты путем,
Не раскаяться б потом».
Князь пред нею стал божиться,
Что пора ему жениться,
Что об этом обо всем
Передумал он путем;
Что готов душою страстной
За царевною прекрасной
Он пешком идти отсель
Хоть за тридевять земель.
Лебедь тут, вздохнув глубоко,
Молвила: «Зачем далёко?
Знай, близка судьба твоя,
Ведь царевна эта — я».
Тут она, взмахнув крылами,
Полетела над волнами
И на берег с высоты
Опустилася в кусты,
Встрепенулась, отряхнулась
И царевной обернулась:
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Князь царевну обнимает,
К белой груди прижимает
И ведет ее скорей
К милой матушки своей.
Князь ей в ноги, умоляя:
«Государыня-родная!
Выбрал я жену себе,
Дочь послушную тебе,
Просим оба разрешенья,
Твоего благословенья:
Ты детей благослови
Жить в совете и любви».
Над главою их покорной
Мать с иконой чудотворной
Слезы льет и говорит:
«Бог вас, дети, наградит».
Князь не долго собирался,
На царевне обвенчался;
Стали жить да поживать,
Да приплода поджидать.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Он их кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы недаром
Неуказанным товаром;
А лежит нам путь далек:
Восвояси на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному дарю Салтану;
Да напомните ему,
Государю своему:
К нам он в гости обещался,
А доселе не собрался —
Шлю ему я свой поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
Дома на сей раз остался
И с женою не расстался.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна
К царству славного Салтана,
И знакомая страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости.
Гости видят: во дворце
Царь сидит в своем венце,
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят,
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка в нем живет ручная,
Да чудесница какая!
Белка песенки поет
Да орешки всё грызет;
А орешки не простые,
Скорлупы-то золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Белку холят, берегут.
Там еще другое диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор —
С ними дядька Черномор.
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А у князя женка есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает;
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
Князь Гвидон тот город правит,
Всяк его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,
Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,
А доселе не собрался».

Тут уж царь не утерпел,
Снарядить он флот велел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят царя пустить
Чудный остров навестить.
Но Салтан им не внимает
И как раз их унимает:
«Что я? царь или дитя? —
Говорит он не шутя: —
Нынче ж еду!» — Тут он топнул,
Вышел вон и дверью хлопнул.

Под окном Гвидон сидит,
Молча на море глядит:
Не шумит оно, не хлещет,
Лишь едва, едва трепещет,
И в лазоревой дали
Показались корабли:
По равнинам Окияна
Едет флот царя Салтана.
Князь Гвидон тогда вскочил,
Громогласно возопил:
«Матушка моя родная!
Ты, княгиня молодая!
Посмотрите вы туда:
Едет батюшка сюда».
Флот уж к острову подходит.
Князь Гвидон трубу наводит:
Царь на палубе стоит
И в трубу на них глядит;
С ним ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
Удивляются оне
Незнакомой стороне.
Разом пушки запалили;
В колокольнях зазвонили;
К морю сам идет Гвидон;
Там царя встречает он
С поварихой и ткачихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
В город он повел царя,
Ничего не говоря.

Все теперь идут в палаты:
У ворот блистают латы,
И стоят в глазах царя
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Царь ступил на двор широкой:
Там под елкою высокой
Белка песенку поет,
Золотой орех грызет,
Изумрудец вынимает
И в мешечек опускает;
И засеян двор большой
Золотою скорлупой.
Гости дале — торопливо
Смотрят — что ж? княгиня — диво:
Под косой луна блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава,
И свекровь свою ведет.
Царь глядит — и узнает…
В нем взыграло ретивое!
«Что я вижу? что такое?
Как!» — и дух в нем занялся…
Царь слезами залился,
Обнимает он царицу,
И сынка, и молодицу,
И садятся все за стол;
И веселый пир пошел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Разбежались по углам;
Их нашли насилу там.
Тут во всем они признались,
Повинились, разрыдались;
Царь для радости такой
Отпустил всех трех домой.
День прошел — царя Салтана
Уложили спать вполпьяна.
Я там был; мед, пиво пил —
И усы лишь обмочил.

Анализ «Сказки о царе Салтане» Пушкина

«Сказка о царе Салтане…» писалась Пушкиным в течение нескольких лет. Сюжет возник на основе рассказа Арины Родионовны, который поэт записал в 1824 г. Он несколько раз пытался серьезно взяться за литературную обработку сюжета, но сделал это только в 1831 г. в Царском Селе.

Сказка посвящена традиционной народной теме – противостоянию добра и зла. В ней перечислено множество пороков и добродетелей, четко делящих персонажей на добрых и злых. Все они изображены с большим художественным мастерством и в мельчайших подробностях.

В самом начале царь Салтан проявляет огромную мудрость при выборе будущей жены. Мечты каждой из девиц выражают их главные жизненные устремления. Первые две олицетворяют собой физические потребности (в пище и в материальной обеспеченности), а третья – духовные (продолжение рода).

Мудрость царя становится понятна в его отсутствие. Ткачиха и повариха находятся при царском дворе, они окружены богатством и почетом. Но из-за врожденной злобы они губят молодую царицу с ребенком и оговаривают их перед царем.

Царица и молодой царевич невиновны, поэтому к ним хорошо относится даже природа. Волна выносит бочку на берег. Царевич сразу же показан в качестве положительного героя. Ему вместе с матерью грозит голодная смерть, но он в первую очередь спасает беззащитную «лебедь-птицу». Добрый поступок оправдывает себя. Волшебная птица в благодарность дарит ему целый город.

Основное место в сказке занимает описание приключений царевича. Он несколько раз с помощью лебеди совершает путешествие во дворец отца и своевременно узнает о том, что его не пускают на остров злобные «ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой». Их вымышленные рассказы получают реальное воплощение благодаря волшебству лебеди. Таким образом, зло не только не достигает своей цели, но невольно помогает положительным персонажам. Царевич увеличивает славу своего острова, а в конце получает в жены волшебную красавицу.

У сказки счастливый и торжественный конец. Несмотря на все происки отрицательных персонажей добро победило: царь вновь обрел жену, а вместе с ней сына и его прекрасную невесту. Радость царя настолько велика, что даже преступные замыслы ткачихи с поварихой прощены. Тем самым автор подчеркивает, что торжество добра не может включать в себя наказание или месть.

«Сказка о царе Салтане…» — одна из лучших сказок Пушкина. Ее сюжет часто обыгрывается в различных художественных произведениях и театральных постановках.

Главная » Водоснабжение » Александр Пушкин — Сказка о царе Салтане: Стих. Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях — Пушкин А.С

30 стихотворений о депрессии, которые являются грубыми, реальными и сильными

Этот контент содержит партнерские ссылки. Когда вы покупаете по этим ссылкам, мы можем получать партнерскую комиссию.

Одна из важнейших частей составления антологии — это исследование. Я потрачу часы на поиски невероятных, продуманных произведений и произведений искусства от множества талантливых авторов. Для (Не) Называй меня сумасшедшим: 33 голоса начинают разговор о психическом здоровье , это означало, что нужно потратить немало времени на прослушивание и чтение самых разных голосов, в том числе углубленное изучение прекрасных стихов о депрессии.

Я сам борюсь с депрессией, и как писатель и (бывший) поэт меня тянет к поэзии, чтобы найти утешение, найти утешение, найти солидарность и лучше понять свой опыт, а также опыт тех, кто справляться с депрессией способами, которые совсем не похожи на мои. Стихи о депрессии предлагают такой диапазон переживаний и действительно ставят точку в конце утверждения, что ни один опыт не может дать правильного или точно описать, как выглядит или ощущается психическое заболевание.

Ниже представлен широкий спектр стихов о депрессии, от современных произведений до классических произведений известных поэтов. Это те, которые находят отклик, независимо от того, абсолютно ли они связаны. Включены полные тексты стихов, видеоспектакли, поэты, которые делают себе имя, и многое другое. Читатели, которые занимаются, а также те, кто не занимается психическими заболеваниями, по достоинству оценят то, что существует.

Зная, что эти стихи о депрессии углубятся в реалии жизни с психическим заболеванием, действуйте с осторожностью.300 миллионов человек во всем мире борются с депрессией. Если вы один из них или подозреваете, что это может быть ваш любимый человек, обратитесь за помощью к тому, кому вы доверяете.

Информационный бюллетень «Проверьте свою полку»

Подпишитесь, чтобы получать новости, списки книг и многое другое от Библиотечного центра «Проверьте свою полку».

Спасибо за регистрацию! Следите за своим почтовым ящиком.

Регистрируясь, вы соглашаетесь с нашими условиями использования

Стихи о депрессии для тех, кто борется, и тех, кто хочет лучше понять болезнь

1.«Это была не смерть, потому что я встала» Эмили Дикинсон

Это была не Смерть, потому что я встал,
И все Мертвые, ложатся…
Это была не Ночь, потому что все колокола
Вытупили свои языки, на полдень.

Это был не Мороз, ибо на моей Плоти

Я почувствовал Сирокко — ползание —
Nor Fire — только для моих мраморных ног
Мог бы сохранить Чансель, хладнокровно —

И все же на вкус, как и все они,
Фигурки, которые я видел
Набор в порядке, для захоронения,
Напомнил мне, мое —

Как будто моя жизнь была выбрита,
И подогнана к раме,
И не могла дышать без ключа,
И было как Полночь, некоторые —

Когда все, что тикало — остановилось —
И Космос смотрит — все вокруг —
Или ужасные морозы — первые осенние утренние часы,
Отменить битву —

Но, большинство, как Хаос — Без остановки — круто —
Без шанса, или Спар —
Или даже Донесение о земле —
Чтобы оправдать — Отчаяние.

2. «Сломанное крыло» от @WrittenByWill

3. «Тюльпаны» Сильвии Плат

Тюльпаны слишком возбудимы, здесь зима.

Посмотрите, как все белое, как тихо, как занесено снегом.

Я учусь умиротворению, тихо лежу в одиночестве

Как свет лежит на этих белых стенах, на этой кровати, на этих руках.

Я никто; Я не имею отношения к взрывам.

Я отдал свое имя и повседневную одежду медсестрам

И моя история с анестезиологом и мое тело с хирургами.

Они подложили мою голову между подушкой и простыней

Как глаз между двумя белыми веками, которые не закрываются.

Глупый ученик, он должен все усвоить.

Медсестры проходят и проходят, с ними нет проблем,

Проходят путь чаек в своих белых шапочках вглубь суши,

Делают что-то своими руками, одно такое же, как другое,

Так что сказать, сколько их, невозможно.

Мое тело для них камешек, они ухаживают за ним, как за воду

Обрабатывает гальку, по которой должен перебираться, аккуратно их разглаживая.

Они приносят мне онемение своими яркими иглами, они приносят мне сон.

Теперь я потерялся, я устал от багажа——

Моя лакированная ночная сумка как черный дот,

Мой муж и ребенок улыбаются из семейного фото;

Их улыбки цепляются за мою кожу, маленькие улыбающиеся крючки.

Я упустил, грузовое судно тридцатилетней давности

упорно держится за мое имя и адрес.

Они очистили меня от моих любовных ассоциаций.

Испуганный и голый на зеленой тележке с пластиковой подушкой

Я смотрел свой дразнилку, мои бельевые бюро, мои книги

Я пропал из виду, и вода хлынула мне на голову.

Теперь я монахиня, я никогда не была такой чистой.

Я не хотел цветов, я хотел только

Лежать с поднятыми руками и быть совершенно пустым.

Насколько это бесплатно, вы даже не представляете, насколько это бесплатно…

Миролюбие настолько велико, что ошеломляет,

И ничего не спрашивает, бейджик, несколько безделушек.

Это то, к чему, наконец, подошли мертвые; Я представляю их

Закрыв рот на нем, как на табличку для причастия.

Тюльпаны в первую очередь слишком красные, они меня задевают.

Я слышал дыхание даже сквозь подарочную бумагу

Легко, сквозь белые пеленки, как ужасный младенец.

Их покраснение говорит о моей ране, это соответствует.

Они тонкие: они будто плывут, хотя и прижимают меня,

Расстроив меня своими внезапными языками и цветом,

Дюжина красных свинцовых грузил у меня на шее.

Раньше за мной никто не смотрел, теперь за мной наблюдают.

Тюльпаны обращаются ко мне, и окно за мной

Где один раз в день свет медленно расширяется и медленно тускнеет,

И я вижу себя плоской, нелепой, вырезанной из бумаги тенью

Между глазами солнца и глазами тюльпанов,

И у меня нет лица, я хотел стереть себя.

Яркие тюльпаны съедают мой кислород.

До их прихода воздух был достаточно спокойным,

Приходит и уходит, дыхание за дыханием, без всякой суеты.

Потом тюльпаны наполнили его громким шумом.

Теперь воздушные коряги и водовороты окружают их на пути реки

Коряги и водовороты вокруг затонувшего ржаво-красного двигателя.

Они концентрируют мое внимание, чему радовались

Играет и отдыхает без обязательств.

Стены тоже, кажется, греются.

Тюльпаны должны быть за решеткой, как опасные животные;

Они открываются, как пасть большой африканской кошки,

И я осознаю свое сердце: оно открывается и закрывается

Его чаша красных цветов расцветает от чистой любви ко мне.

Вода, которую я пробую, теплая и соленая, как море,

И родом из далекой страны здоровьем.

4. «Объяснение депрессии беженцу» Муна Абдулахи

5. «Ярость ливня» Энн Секстон

Дождь барабанит, как красные муравьи,
каждый отскакивает от моего окна.
Муравьи испытывают сильную боль
и они кричат ​​при ударе
, как если бы их маленькие ножки были пришиты только
, а их головы приклеены.
И о, они вспоминают могилу,
, такую ​​скромную, так желающую, чтобы ее побили,
с ее ужасными буквами и
— тело, лежащее под
без зонта.
Депрессия — это скучно, думаю,
и мне лучше приготовить
супа и осветить пещеру.

6. «Объяснение депрессии моей матери» Сабрина Бенаим

7. «Разобраться с меланхолией» Джейн Кеньон

1. ИЗ ПИТОМНИКА

Когда я родился, вы ждали
за грудой белья в детской,
, а когда мы остались одни, вы положили
на меня, вдавливая
желчь запустения в каждую пору.

И с того дня на
все под солнцем и луной
меня огорчило — даже желтые деревянные бусины
, которые скользили и вращали
по веретену на моей кроватке.

Ты научил меня существовать без благодарности.
Ты испортил мои манеры по отношению к Богу:
«Мы здесь, чтобы просто ждать смерти;
земные удовольствия переоцениваются ».

Я только казался принадлежащим моей матери,
живу среди блоков и хлопчатобумажных рубашек
с кнопками; среди красных жестяных ланч-боксов
и табелей успеваемости в уродливых коричневых футлярах.
Я уже был твоим — анти-позыв,
калечитель душ.

2. БУТЫЛКИ

Элавил, Людиомил, Доксепин,
Норпрамин, Прозак, Литий, Ксанакс,
Веллбутрин, Парнате, Нардил, Золофт.
Покрытые оболочкой пахнут сладко или не имеют запаха
; пудровые пахнут
, как химическая лаборатория в школе
, от которой у меня перехватило дыхание.

3. ПРЕДЛОЖЕНИЕ ДРУГА

Вы бы не были так подавлены
, если бы действительно верили в Бога.

4.OFTEN

Часто я ложусь спать сразу после обеда
, как кажется взрослым
(я имею в виду, я пытаюсь дождаться темноты)
, чтобы оттолкнуть
от массивной боли во сне
хрупкого плетеного корабля.

5. БЫЛ СВЕТ

Однажды, когда мне было чуть больше тридцати, я увидел
, что я — пятнышко света в великой реке света
, которая волнообразно течет во времени

Я плыл со всем
человеческим семейством. Мы все были цвета — те
, кто сейчас живы, те, кто умер,
те, кто еще не родился.Несколько секунд
я парил, совершенно спокоен,
и больше не ненавидел существование

Как ворона, нюхающая горячую кровь
, ты прилетел, чтобы вытащить меня
из светящегося потока.
«Я тебя задержу. Я никогда не позволю утонуть моим дорогим
! » После этого я плакал несколько дней.

6. ВХОД И ВЫХОД

Собака ищет, пока не находит меня
наверху, ложится, стуча локтями
, кладет голову мне на ногу.

Иногда звук его дыхания
спасает мне жизнь — вход и выход,
и выход; пауза, долгий вздох.. . .

7. Помилование

Кусок сгоревшего мяса
носит мою одежду, говорит
моим голосом, отправляет обязательства
прерывисто или не выполняет вовсе.
Устал пытаться
упрячься, устал
сверх меры.

Переходим к ингибиторам моноаминоксидазы
. День и ночь
Мне кажется, что я выпил шесть чашек
кофе, но
боль внезапно прекращается. С чудом
и горечью кого-то помиловали
за преступление, которого она не совершала.
Я возвращаюсь к браку и друзьям,
— к розовым окорочкам с бахромой; Вернись
к моему столу, книгам и стулу.

8. CREDO

Фармацевтические чудеса работают
, но я верю только в этот момент
благополучия. Нечестивый призрак,
, ты обязательно вернешься.

Грубо, значит, вы положите ноги
на журнальный столик, откинетесь назад,
и превратите меня в человека, который не может
потрудиться говорить; кто-то
не может спать или ничего не делает
, кроме сна; не умею читать, или позвоните по номеру
, чтобы записаться на прием.

Я ничего не могу сделать против вашего прихода
.
Когда я просыпаюсь, я все еще с тобой.

9. ДРОБИНА ДЕРЕВА

Высоко на Нардиле и июньском свете
Я просыпаюсь в четыре,
жадно жду первых
нот древесного дрозда. Легкий воздух
давит на экран
с дикой, сложной песней
птицы, и я преодолеваю

обычным довольством.
Что меня так ужасно обидело
всю жизнь до этого момента?
Как я люблю маленькое, стремительно
бьющееся сердце птицы,
поющей в больших кленах;
его яркий, недвусмысленный глаз.

8. «Депрессия» Рупи Каур

9. «Монстры дома» Симонны Стелленбум

Ты мой дом.

Но я слишком хорошо знаю,

Что даже дом может вместить монстров.

10. «Вы не можете впадать в депрессию» Нил Хилборн

11. «Он уходит в отставку», Джон Берриман

Возраст, и смерти, и призраки.
Она ушла от меня духом
. Хозяева
сожалений приходят и находят меня пустым.

Не думаю, что это изменится.
Ничего не хочу
или человека, знакомого или странного.
Не думаю, что буду петь

уже сейчас,
или когда-либо. Я должен начать
, чтобы сидеть со слепым лбом
над пустым сердцем.

12. Без названия Аманда Лавлейс

13. «Депрессия» Кара Дельвинь

Кто я? Кем я пытаюсь быть?

Не я, никто, кроме меня.

Жизнь в фантазиях, чтобы похоронить реальность,

Делая себя тайной,

Сильный фасад, скрывающий страдания.

Пусто, но за гранью пустоты,

Полный до краев ложной уверенности,

Охранник, который никогда не сломается,

Потому что я давно сломался.

Мне больно, но никому не рассказываю.

Никто не должен знать.

Не показывать или вы проиграли.

Всегда хорошо, всегда хорошо, всегда на виду.

Шоу должно продолжаться.

Это никогда не прекратится.

Шоу не должно продолжаться,

Но я знаю, что будет.

Я сдаюсь. Я не сдаюсь.

Я заблудился.

Меня не нужно спасать,

Меня нужно найти.

14. «Когда люди спрашивают меня, как у меня дела», Руди Франциско

15. «Макдональдс невозможен», Челси Мартин

Съесть еду из Макдональдс математически невозможно.

Потому что, прежде чем съесть это, вы должны его заказать.

И прежде, чем вы сможете его заказать, вы должны решить, что вы хотите.

И прежде чем вы решите, что вы хотите, вы должны прочитать меню.

И прежде чем вы сможете прочитать меню, вы должны оказаться перед ним.

И прежде чем вы сможете оказаться перед меню, вам придется подождать в очереди.

И прежде чем вы сможете стоять в очереди, вам нужно ехать в ресторан.

И прежде чем ехать в ресторан, надо сесть в машину.

И прежде чем вы сядете в машину, вы должны одеться.

И прежде чем вы сможете одеться, вам нужно встать с постели.

И прежде чем вы сможете встать с постели, вы должны перестать быть в такой депрессии.

И прежде чем вы сможете перестать впадать в такую ​​депрессию, вы должны понять, что такое депрессия.

И прежде чем вы сможете понять, что такое депрессия, вы должны ясно мыслить.

И прежде чем вы сможете ясно мыслить, вы должны выключить телевизор.

И прежде чем выключить телевизор, надо освободить руки.

И прежде чем вы сможете освободить руки, вы должны прекратить мастурбировать.

И прежде чем вы сможете перестать мастурбировать, вам нужно сойти.

И прежде чем вы сможете выйти, вы должны представить кого-то, кто вам действительно нравится, без штанов, побуждающего вас исследовать его увеличенные гениталии.

И прежде чем вы сможете представить себе человека, который вам действительно нравится, без штанов, поощряющего вас исследовать его увеличенные гениталии, вы должны представить, как этот человек гладит вас по шее.

И прежде чем вы сможете представить, как этот человек гладит вас по шее, вы должны представить себе этого человека, подходящего к вам с решительным видом.

И прежде чем вы сможете представить, как этот человек подходит к вам с решительным видом, вы должны выбрать, кто этот человек.

И прежде чем вы сможете выбрать, кто этот человек, вы должны кому-то понравиться.

И прежде чем вам кто-то понравится, вы должны с кем-то взаимодействовать.

И прежде чем вы сможете общаться с кем-то, вы должны представиться.

И прежде чем вы сможете представиться, вы должны быть в социальной ситуации.

И прежде чем вы попадете в социальную ситуацию, вы должны быть как-то к чему-то приглашены.

И прежде чем вас на что-то пригласят, вам нужно получить телефонный звонок от друга.

И прежде чем вам позвонит друг, вы должны заработать себе репутацию веселого человека.

И прежде чем вы сможете заработать себе репутацию веселого человека, вы должны заметно развлечься в нескольких разных случаях.

И прежде чем вы сможете заметно развлечься в нескольких разных случаях, вы должны развлечься один раз в присутствии двух или более людей.

И прежде чем вы сможете повеселиться в присутствии двух или более людей, вы должны быть пьяны.

И прежде чем напиться, нужно купить алкоголь.

И прежде чем вы сможете купить алкоголь, вы должны захотеть, чтобы ваше психологическое состояние изменилось.

И прежде чем вы захотите изменить свое психологическое состояние, вы должны признать, что ваше текущее психологическое состояние неудовлетворительно.

И прежде чем вы поймете, что ваше нынешнее психологическое состояние неудовлетворительно, вы должны устать от своего образа жизни.

И прежде чем вы устанете от своего образа жизни, вам придется повторять одни и те же шаблоны снова и снова без конца.

И прежде чем вы сможете повторять одни и те же шаблоны снова и снова бесконечно, вы должны потерять много своего творчества.

И прежде чем вы сможете потерять большую часть своего творчества, вы должны перестать читать книги.

И прежде чем вы сможете перестать читать книги, вы должны подумать, что вам будет полезно читать реже.

И прежде чем вы сможете подумать, что вам будет полезно читать реже, вы должны разочароваться в написанном слове.

И прежде чем вы сможете разочароваться в написанном, вы должны прочитать что-нибудь, что усиливает вашу неуверенность.

И прежде чем вы сможете прочитать что-то, что усиливает вашу неуверенность, вы должны иметь неуверенность.

И прежде чем у вас появится неуверенность, вы должны бодрствовать часть дня.

И прежде чем вы сможете бодрствовать в течение части дня, вы должны почувствовать мотивацию проснуться.

И прежде чем вы почувствуете мотивацию проснуться, вам нужно присниться к идеально синхронизированным разговорам с людьми, с которыми вы хотите поговорить.

И прежде чем вы сможете мечтать о идеально синхронизированных разговорах с людьми, с которыми вы хотите поговорить, вы должны иметь общее представление о том, что такое идеально синхронизированный разговор.

И прежде чем вы сможете получить общее представление о том, что такое идеально синхронизированный разговор, вы должны посмотреть много фильмов, в которых люди успешно разговаривают друг с другом.

И прежде чем вы сможете смотреть много фильмов, в которых люди успешно разговаривают друг с другом, вы должны проявить интерес к другим людям.

И прежде чем вы сможете проявлять интерес к другим людям, вы должны каким-то образом получить пользу от других людей.

И прежде чем вы сможете получить какую-то пользу от других людей, у вас должны быть цели.

И прежде чем вы сможете ставить перед собой цель, вы должны захотеть власти.

И прежде чем вам захочется власти, вы должны почувствовать жадность.

И прежде чем вы почувствуете жадность, вы должны почувствовать себя более достойным, чем другие.

И прежде чем вы сможете почувствовать себя более достойным, чем другие, вы должны почувствовать общее отвращение к человеческому населению.

И прежде чем вы почувствуете всеобщее отвращение к человеческому населению, вы должны быть эмоционально ранены.

И прежде чем вы сможете получить эмоциональную травму, вы должны плохо относиться к вам со стороны того, кто, по вашему мнению, вам небезразличен, находясь в наивном, уязвимом состоянии.

И прежде, чем в наивном, уязвимом состоянии кто-то, о ком вы думаете, что вам небезразличен, может плохо относиться к вам, вы должны почувствовать себя ниже этого человека.

И прежде чем вы почувствуете себя ниже этого человека, вы должны увидеть, как он смеется и идет к своей ударной установке без рубашки и под солнцем по всему телу.

И прежде чем вы сможете увидеть, как он смеется и идет к своей ударной установке без рубашки и в лучах солнца, вы должны пойти на одно из его выступлений на открытом воздухе.

И прежде чем вы сможете пойти на одно из его выступлений под открытым небом, вы должны притвориться, что знаете что-то о музыке.

И прежде чем вы сможете притвориться, что знаете что-то о музыке, вы должны стыдиться своих настоящих интересов.

И прежде чем вы почувствуете себя смущенным из-за своих реальных интересов, вы должны осознать, что ваши интересы отличаются от интересов других людей.

И прежде чем вы поймете, что ваши интересы отличаются от интересов других людей, вас должны регулярно неправильно понимать.

И прежде, чем вас будут регулярно неправильно понимать, вы должны быть почти полностью ослаблены в социальном плане.

И прежде чем вы сможете стать почти полностью ослабленным в обществе, вы должны стать изгоем.

И прежде чем ты станешь изгоем, ты должен быть отвергнут всей группой твоих друзей.

И прежде чем вы сможете быть отвергнуты всей вашей группой друзей, вы должны быть удушающе верными своим друзьям.

И прежде чем ты сможешь удушить своих друзей, ты должен бояться потери.

И прежде чем вы сможете бояться потери, вы должны потерять что-то ценное.

И прежде чем вы сможете потерять что-то ценное, вы должны осознать, что эта вещь никогда не изменится.

И прежде чем вы поймете, что это никогда не изменится, вам придется сорок или пятьдесят раз поговорить с бабушкой.

И прежде чем вы сможете разговаривать с бабушкой сорок или пятьдесят раз, у вас должно возникнуть желание поговорить с ней и установить значимые отношения.

И прежде чем у вас появится желание поговорить с ней и построить значимые отношения, вы должны полюбить ее.

И прежде чем вы сможете полюбить ее, вы должны заметить ее огромную терпимость к вам.

И прежде чем вы заметите, насколько она терпима к вам, вы должны разбить одну из ее любимых фарфоровых чашек, которые ей дала мать, и забыть извиниться.

И прежде чем вы сможете разбить одну из ее любимых фарфоровых чашек, которые подарила ей ее мать, и забыть извиниться, вы должны настоять на том, чтобы использовать эти чашки для своего воображаемого чаепития.И прежде чем вы сможете настоять на использовании чайных чашек для своего воображаемого чаепития, вы должны развить свое воображение.

И прежде чем вы сможете развивать свое воображение, вы должны проводить много времени в одиночестве.

И прежде чем вы сможете проводить много времени в одиночестве, вы должны найти способы ускользнуть от своих братьев и сестер.

И прежде чем вы сможете найти способ ускользнуть от своих братьев и сестер, у вас должны быть братья и сестры.

И прежде чем у вас появятся братья и сестры, вы должны переубедить своих родителей.

И прежде чем вы сможете не впечатлить своих родителей, вы должны вести себя тихо, вежливо и незаметно.

И прежде чем вы сможете вести себя тихо, вежливо и незаметно, вы должны понять, что можно разочаровать своих родителей.

И прежде чем вы поймете, что родителей можно разочаровать, вам придется сделать строгий выговор.

И прежде чем вас могут сделать резкий выговор, вы должны громко спеть в неподходящий момент.

И прежде чем вы сможете громко петь в неподходящий момент, вы должны быть счастливы.

И прежде чем вы сможете стать счастливыми, вы должны уметь распознать счастье.

И прежде чем вы сможете распознать счастье, вы должны познать горе.

И прежде чем вы сможете узнать о своем страдании, вам нужно в течение одной недели присматривать за вами, которой недостаточно няни.

И прежде чем вы сможете наблюдать за недостаточной няней в течение одной недели, вам придется вырвать другую, более приятную няню.

И прежде чем вас вырвет на другую, более приятную няню, вы должны заболеть.

И прежде чем вы заболеете, вы должны съесть то, на что у вас аллергия.

И прежде чем вы сможете съесть что-то, на что у вас аллергия, у вас должна быть аллергия.

И прежде чем у вас может развиться аллергия, вы должны родиться.

И прежде чем ты сможешь родиться, ты должен быть зачат.

И прежде чем вы сможете зачать ребенка, вашим родителям придется совокупиться.

И прежде чем ваши родители смогут совокупляться, их нужно привлечь друг к другу.

И прежде чем их можно будет привлечь друг к другу, у них должны быть общие интересы.

И прежде чем у них появятся общие интересы, они должны поговорить друг с другом.

И прежде чем они смогут поговорить друг с другом, они должны встретиться.

И прежде чем они смогут встретиться, они должны быть отстранены от занятий в тот же день.

И прежде, чем они могут быть отстранены от занятий в тот же день, они должны быть пойманы, крадущимися из университетского городка по отдельности.

И прежде чем их поймают, крадущимися из кампуса по отдельности, они должны придумать, куда пойти.

И прежде чем они смогут придумать, куда пойти, они должны быть знакомы с McDonald’s.

И прежде чем они смогут познакомиться с McDonald’s, они должны съесть еду из McDonald’s.

А есть еду из Макдональдса математически невозможно.

16. «Каждые 40 секунд» Патрика Роша

17. «Печаль» Эрин Хэнсон (э.х.)

18. «Депрессия» Фил Кэй

19.«Урок плавания» Мэри Оливер

Чувствуя ледяной удар, бесконечные волны
Обняв мою жизнь, я пошевелил руками
И закашлялся, и в конце концов увидел землю.

Кто-то, я полагаю,
Вспоминая средневековую максиму,
Подкинул меня,
Захотел, чтобы я научился плавать,

Не зная, что никто из нас, кто хоть раз вернулся.
Из того долгого одинокого падения и бешеного подъема,
Когда-либо научился чему-либо
О плавании, но только
Как откладывать, один за другим,
Мечты и жалость, любовь и изящество, —
Как выжить в любом месте.

20. «Вот что значит быть подавленным»

21. «Шесть месяцев после размышлений о самоубийстве» Эрики Л. Санчес

Признайся —

ты хотел конца

с змеевиком

жадность. Как вести переговоры

душит

туман, волокнистый

шепотом?

Прекратить существование

и умереть

— это совершенно разные вещи.

Но вы знали это,

не так ли?

Иногда вы преклоняли колени на монетах

в те желтые часы.

Вы зажгли пламя

в вашу тень

и съел

скорпионов голыми пальцами.

Так тронуты грустью волос

в грязной раковине.

Зловещий запах

мыла.

Когда вместо того, чтобы проглотить горсть

белых таблеток,

вы решили принять душ,

пальмы

согласно кивнул,

хор

сверчков поют

за твоими опухшими глазами.

Птица в маске

обратился к вам

с клочком бумаги висит

из клюва.

В сумерках,

волосы влажные и ароматные,

Вы взяли морду козла

и поцеловал

его дрожащие рога.

Призрак?

Он упал ниц,

прошло через вас

как стриж

и щедрый шторм.

22. «Натюрморт с антидепрессантами» Аарона Смита

Полуденный свет
освещает комнату размытым сиянием
, тусклым светом.

Собака роется в кушетке,
тихонько рычит на почтальона.
Я пишу слова таблетками

пролитых консолидирующих бутылок:
да и попробуйте и почти счастливых :
Может быть, я их все опорожню.

Незнакомая женщина
вставляет сверло в свой череп
. Избавиться от вещи

требует ввода в мозг.
Как представить историю
, которая заканчивается этим концом?

Я не знаю, как жить своей жизнью,
, но по крайней мере сегодня я хочу.

23. «Жизнь с депрессией» Дэн Роман

24. «Сейчас это может не иметь смысла, но не волнуйтесь, это будет», Ной Майкельсон

Когда я спрашиваю Паоло, как провести черту между

не желая больше жить и желая умереть,

все, что он тихо обещает, это «это не смешно».

Я волнуюсь, что беспокою его.

Он говорит, что если я когда-нибудь оставлю его, он сохранит мое тело

под его кроватью и вытаскивайте его раз в день, чтобы вспоминать обо мне,

поддерживай все меньше и меньше меня, что осталось от меня

и напомните мне о мире, который я оставил после себя — просто посмотрите!

Некоторые люди могут просыпаться каждое утро, открывать свои

глаз и узнайте что-нибудь красивое, даже если это

— это просто солнце, скользящее по полу спальни своим

Он, конечно, прав, но когда мне было 14, ничего не было

красивее, чем мысли о тяжелом сером

Дверь гаража на дальнем краю подъездной дороги моей семьи

и как мило, как верно он мог поцеловать мою голову

отдельно от всего остального тела, если бы я только спросила его сладко

Тогда все было иначе —

Я все еще боялся спросить то, что хотел тогда и я

провела свои обеденные часы, скрывшись в лаборатории биологии,

от других мальчиков, рыдающих в мой бутерброд, еще

Маринованный принц-лягушка, покачивающийся в своей бальзамирующей жидкости, еще один

нерожденный поросенок, опьяненный бесполезными мечтами

в один прекрасный день прожить чужую жизнь по ту сторону стекла

, но мы оба знаем, чем заканчивается эта история.

25. «Настоящая депрессия» Аттикуса

26. «Депрессия» Гнева Всемогущего

27. «Депрессия» Элисон Пик

Я честно прихожу к этому,
семейная реликвия перешла
от моего отца
и бабушки до меня.

В кровати у окна
она смотрит в потолок,
таблеток нетронутые на комоде.
Рак разворачивается в ее мозгу.

Она говорит, что ничего не чувствует,
— тяжелая мертвая тяжесть
, которая меня тоже прижимает.

Не волнуйся, любовь моя, депрессия приходит
и уходит. Скоро
закончится.

Она мне это говорит.
И себе.

28. «Урок» Ланг Лива

Самые печальные оставляют минимум зацепок… # поэзия # цитаты # депрессия pic.twitter.com/jEZNALDyFq

— Lang Leav (@langleav) 27 апреля 2015 г.

29. «Черная депрессия» Дениеро

30. «Чего я никогда не мог сказать своей матери» Маргарет Вестенхофф

То, что я никогда не мог сказать своей матери
Это не ее вина; это мое
Это вещи, завернутые внутри меня, свернутые, как проволока, с обнаженной нитью
Она могла принять их — эти вещи — я уверен
Может быть, даже полюбить их так, как она любит меня; маленькие кусочки пазла
Это выпало из коробки, когда мы клали его под диван
После того, как мы почти закончили пазл вместе
Но я прячу их в самой глубокой аорте
Сохраняя их в безопасности, потому что кто хочет схватить все еще бьющееся сердце?
Я бы убил меня, если бы раскрыл эти секреты.
Моя мать может знать, что они существуют.
Но она позволяет мне хранить их.
И, может быть, это настоящий секрет, тот, который
Тссс
Она не знает —
Это то, что мне нужны мои собственные секреты.

____________________

Хотите более сильные и важные книги о депрессии? Попробуйте эти комиксы о депрессии, книги для подростков о депрессии и эти книги по самопомощи о депрессии.

«О радости и печали» Халиля Джебрана — Стихи 

 Альмустафа, избранный и возлюбленный, который был рассветом своего собственного дня, двенадцать лет ждал в городе Орфалезе своего корабля, который должен был вернуться и унести его обратно. остров его рождения.И в двенадцатый год, в седьмой день Иэлула, месяца жатвы, он взошел на холм за городскими стенами и посмотрел на море; и он увидел свой корабль, плывущий в тумане.
     Тогда врата его сердца распахнулись, и радость его разнеслась над морем. И он закрыл глаза и молился в безмолвии своей души.

     Но когда он спускался с холма, его охватила печаль, и он подумал в своем сердце:
     Как я пойду с миром и без печали? Нет, не без душевной раны я покину этот город.Долгими были дни боли, которые я провел в его стенах, и долгими были ночи одиночества; и кто может без сожаления покинуть свою боль и свое одиночество?
     Слишком много осколков духа я разбросал по этим улицам, и слишком много детей моей тоски ходят обнаженными среди этих холмов, и я не могу уйти от них без бремени и боли.
     Это не одежда, которую я сбрасываю сегодня, а кожу, которую я рву собственными руками.
     Я оставляю после себя не мысль, а сердце, сладкое от голода и жажды.Но я не могу больше задерживаться.
     Море, которое все зовет к себе, зовет меня, и я должен отправиться в путь.
     Ибо оставаться, хотя часы горят в ночи, означает замерзнуть, кристаллизоваться и быть скованным в форму.
     Хотел бы я взять с собой все, что здесь есть. Но как мне?
     Голос не может владеть языком и губами, придавшими ему крылья. В одиночку он должен искать эфир.
     И вдоль и без своего гнезда орел полетит по солнцу

     Теперь, когда он достиг подножия холма, он снова повернулся к морю и увидел, что его корабль приближается к гавани, а на его носу плывут моряки, люди его земли.И его душа взывала к ним, и он сказал:
     Сыновья моей древней матери, всадники приливов,
     Как часто ты плыл в моих снах. и теперь вы приходите в мое пробуждение, которое является моим более глубоким сном.
     Я готов идти, и мое рвение с полными парусами ждет ветра.
     Только еще один вдох я вдохну в этом неподвижном воздухе, только еще один любящий взгляд, брошенный назад,
     И тогда я встану среди вас, моряк среди мореплавателей.
     А ты, море бескрайнее, мать бессонная,
     Кто один - мир и свобода реке и ручью,
     Только еще один изгиб этот поток сделает, только еще один журчание на этой поляне,
     И тогда я приду к тебе, безбрежная капля в безбрежный океан.И когда он шел, он увидел издалека мужчин и женщин, покидающих свои поля и свои виноградники и спешащих к городским воротам.
     И он слышал, как их голоса выкрикивали его имя и перекрикивали с поля на поле, рассказывая друг другу о приближении корабля.

     И он сказал себе:
     Будет ли день разлуки днем ​​собрания?
     И можно ли сказать, что мой канун был на самом деле моим рассветом?
     И что я дам тому, кто оставил свой плуг посреди борозды, или тому, кто остановил колесо своего точила?
     Неужели мое сердце станет деревом, обремененным плодами, которые я могу собрать и дать им?
     И будут ли мои желания течь фонтаном, чтобы я мог наполнить их чаши?
     Я арфа, чтобы рука сильного коснулась меня, или флейта, чтобы его дыхание проходило сквозь меня?
     Я ищу тишины, и какое сокровище я нашел в тишине, в котором я могу обойтись без уверенности?
     Если это мой день жатвы, то на каких полях я посеял семена и в какие времена года забыли?
     Если это действительно тот час, когда я поднимаю свой фонарь, то не мое пламя горит в нем.Пусто и темно подниму я свой фонарь,
     И наполнит его страж ночи маслом, и зажжет его.

     Все это он сказал словами. Но многое в его сердце осталось недосказанным. Сам он не мог раскрыть свою более глубокую тайну.

     И когда он вошел в город, весь народ подошел к нему навстречу и в один голос взывали к нему.
     И выступили старейшины города и сказали:
     Не уходи еще от нас.
     Полдень ты был в наших сумерках, и твоя юность дала нам мечты мечтать.Среди нас ты не чужой и не гость, но наше солнце и наша горячо любимая.
     Не позволяй нашим глазам жаждать твоего лица.

     И сказали ему священники и жрицы:
     Пусть морские волны не разделяют нас сейчас, и пусть годы, проведенные вами среди нас, не станут воспоминаниями.
     Вы ходили среди нас духом, и ваша тень была светом на наших лицах.
     Мы очень тебя любили. Но безмолвна была наша любовь, и покрыта вуалью.
     Но теперь он взывает к вам громко и открывается перед вами.И всегда бывало, что любовь не знает своей глубины до часа разлуки.
     И другие тоже приходили и умоляли его. Но он им не ответил. Он только голову наклонил; и те, кто стояли рядом, видели, как его слезы падали на его грудь.
     И он и люди двинулись к большой площади перед храмом.

     И вышла из святилища женщина по имени Альмитра. И она была провидицей.
     И он смотрел на нее с необычайной нежностью, потому что именно она впервые искала его и поверила в него, когда он пробыл всего один день в их городе.И она приветствовала его, говоря:
     Пророк Божий, в поисках высочайшего, ты долго искал расстояния в поисках своего корабля.
     А теперь ваш корабль прибыл, и вам нужно уйти.
     Глубоко у вас тоска по земле ваших воспоминаний и жилищу ваших великих желаний; и наша любовь не свяжет вас, ни наши потребности не удержат вас.
     Но мы просим, ​​прежде чем вы покинете нас, поговорите с нами и поделитесь с нами своей правдой.
     И мы отдадим это нашим детям, а они - своим детям, и оно не погибнет.В одиночестве вы наблюдали нашими днями, и в своем бодрствовании вы слушали плач и смех нашего сна.
     Итак, теперь открой нас самим себе и расскажи нам все, что было показано тебе о том, что находится между рождением и смертью.

     И он ответил:
     Люди Орфалеса, о чем я могу говорить, кроме того, что даже сейчас движется в ваших душах?

«Тюльпаны» Сильвии Плат и желание остаться в одиночестве

В книге 1997 года «Блаженный дух Польши» наш редактор поэзии Дэвид Барбер прекрасно описывает удовольствие от открытия лауреата Нобелевской премии 1996 года Виславы Шимборской — «в высшей степени ясной и очаровательной поэтессы, столь же доступной, сколь и невыразимой» — и ее стихов в переводе:

Обладая живым и живым остроумием, живым умом и жизнерадостным чувством игры, ее стихи полны очарования — на самом деле настолько очаровательны, что может потребоваться время, чтобы осознать, насколько они тревожны.

Szymborska in 1996 (Reuters)

Замечательный учитель однажды разбил слово «переводить» на его латинские части: trans + latus, «переносить», переводить значение из одной стороны в другую. Для меня это вызвало интерес к тому, как меняются переводы, как смещение одного слова или альтернативный выбор фразы может глубоко изменить музыку стихотворения или его резонанс.

В одном из моих любимых произведений «Под одной маленькой звездой» (перевод Станислава Баранчака и Клэр Кавана) Шимборска служит покровительницей серийных извиняющихся и всех тех, кто трудится со словами.Часть:

Простите меня, далекие войны, за то, что принес домой цветы.
Простите, открытые раны, за то, что укололся.
Прошу прощения за свою запись менуэтов тем, кто плачет из глубины.
Прошу прощения у ждущих на вокзалах за то, что сегодня в пять утра спал.
Простите меня, преследуемая надежда, за то, что я время от времени смеялся.
Простите меня, пустыни, что я не кидаюсь к вам с ложкой воды.

Мне нравится смирение поэта перед лицом огромного сокрушительного мира, в то же время отстаивающее свое место в нем, и смесь бетона и нематериального, игривого и серьезного:

Прошу прощения у срубленного дерева за четыре ножки стола.
Мои извинения за большие вопросы за небольшие ответы.

Прочтите стихотворение полностью здесь или найдите его на карте : Собрание и последние стихотворения .

Сравните образцы и повторы на английском языке с непереведенным оригиналом («Pod Jedną Gwiazdk») с его чаще всего польскими согласными. В своем эссе Барбер точно определяет язык как «briery», точное слово для начертанных, подчеркнутых и закрученных букв, колючих линий на странице и милых / резких образов, которые они вызывают.Мне кажется, эти дикие согласные розы тоже звучат тернисто.

Затем посмотрите «Под некой звездочкой» в переводе Джоанны Тжечак (которая на протяжении многих лет также переводила стихи Симборской для Atlantic ) или этот перевод из Звуки, чувства, мысли (Магнус Дж. Крынски и Роберт А. Магуайр). (Если вы действительно вкладываете деньги, кто-то даже составил таблицу из четырех переводов рядом.)

Эти переводчики «заимствуют весомые слова», используя собственную фразу Шимборской, переводят их на разные языки, а затем усердно трудятся, чтобы они может показаться легким.В этом смысле вся поэзия есть перевод.

Трудно остановиться на одном стихотворении Шимборской, вот и другое. Мое любимое из ее стихотворений, опубликованных в газете « Atlantic », 1997 г. «Слово о статистике» (перевод Джоанны Тжечак) начинается:

На каждую сотню человек

тех, кто всегда знает лучше:
пятьдесят два.

Неуверенность в каждом шаге:
почти все остальное.

Готов помочь,
если не займет много времени:
сорок девять…

… и неизбежно кувыркается к нежному, жестокому удару последних строк.

Наконец, ее Нобелевская речь 1996 года о силе задавать вопросы и не предполагать, что мы знаем ответы, стоит прочитать сегодня:

Разного рода мучители, диктаторы, фанатики и демагоги, борющиеся за власть с помощью нескольких громко выкрикиваемых лозунгов, также наслаждаются своей работой и тоже выполняют свои обязанности с изобретательным рвением. Ну да, но они «знают». Они знают, и того, что они знают, им достаточно раз и навсегда. Они не хотят узнавать ни о чем другом, поскольку это может уменьшить силу их аргументов.… В самых крайних случаях, хорошо известных из древней и современной истории, это даже представляет собой смертельную угрозу для общества.

Вот почему я так высоко ценю эту короткую фразу «Я не знаю». Он маленький, но летает на могучих крыльях.

Эта записка — подарок на день рождения одного из моих самых дорогих друзей, который за эти годы прислал мне бесчисленное количество стихов — пусть вы все знаете кого-нибудь, кто поступает так же!

Стеклянное эссе Анны Карсон

Я

Я слышу щелчки внутри своего сна.

Ночь капает своим серебряным краном

вниз по спине.

В 49:00 22:00. Я просыпаюсь. Мышление

человека, который

уехал в сентябре.

Его звали Ло.

Мое лицо в зеркале в ванной

на нем есть белые полосы.

Ополаскиваю лицо и возвращаюсь в постель.

Завтра собираюсь навестить маму.

ОНА

Она живет на болоте на севере.

Она живет одна.

Весна там раскрывается как лезвие.

Я целый день езжу в поездах и приношу много книг —

некоторые для мамы, некоторые для меня

в том числе Собрание сочинений Эмили Бронте .

Это мой любимый автор.

Также мой главный страх, которому я хочу противостоять.

Каждый раз, когда я навещаю маму

Я чувствую, что превращаюсь в Эмили Бронте,

Моя одинокая жизнь вокруг меня, как болото,

мое неуклюжее тело топчет по грязи с видом трансформации

это умирает, когда я вхожу в дверь кухни.

Какое мясо нам нужно, Эмили?

ТРИ

Три молчаливые женщины за кухонным столом.

Кухня моей мамы темная и маленькая, но за окном

вот болото, парализованное льдом.

Он простирается до упора

через плоские мили к сплошному неосвещенному белому небу.

Мы с мамой тщательно жуем салат.

Настенные часы на кухне издают рваный низкий гул, который прыгает

раз в минуту больше двенадцати.

У меня есть Эмили П.216, открытая на чашу для сахара

но незаметно слежу за мамой.

Тысяча вопросов попала мне в глаза изнутри.

Моя мама изучает свой салат.

Перехожу к п. 217.

«Во время полета через кухню я сбил Hareton

.
кто вешал помет щенков

со спинки стула в дверном проеме. . . . »

Как будто всех нас опустили в стеклянную атмосферу.

Время от времени сквозь стекло просачивается какое-нибудь замечание.

Налоги на заднем участке. Дыня плохая,

слишком рано для дынь.

Парикмахер в городе нашла Бога, закрывает магазин каждый вторник.

Мыши снова в ящике для стаканчиков.

Маленькие гранулы. Жевать

углы салфеток, если знали

какие бумажные салфетки сейчас стоят.

Дождь сегодня вечером.

Завтра дождь.

Снова тот вулкан на Филиппинах. Как ее зовут

Андерсон умер нет не Ширли

оперный певец. Негритянка.

Рак.

Не ешь гарнир, не любишь перец?

В окно я вижу, как над равниной тикают опавшие листья

и остатки снега, испещренные сосновой гнилью.

В середине болота

где земля уходит в депрессию,

лед начал разжиматься.

Черная открытая вода прибывает

свертывается, как гнев. Моя мама говорит внезапно.

Эта психотерапия не приносит вам много пользы, не так ли?

Вы не можете забыть его.

Моя мама умеет резюмировать.

Ей никогда не нравился Ло

но ей нравилась идея, что у меня есть мужчина и я продолжу жить.

Что ж, он берущий, а вы дающий, надеюсь, у него все получится,

было все, что она сказала после того, как встретила его.

Отдавать и брать были для меня просто словами

в то время. Раньше я не был влюблен.

Это было как колесо, катящееся под гору.

Но сегодня рано утром, пока мама спала

и я был внизу, читая часть в Грозовой перевал

где Хитклиф цепляется за решетку во время шторма, рыдая

Заходи! Заходи! призраку любимой,

Я упал на колени на коврик и тоже всхлипнул.

Умеет вешать щенков,

что Эмили.

— Знаешь, это не то же самое, что принимать аспирин, — слабо отвечаю я.

Доктор Хау говорит, что горе — это долгий процесс.

Она хмурится. Что это дает

все это разгребает прошлое?

Ой, развел руками —

Я побеждаю! Я смотрю ей в глаза.

Она усмехается.Да, ты знаешь.

WHACHER

Whacher,

Привычное написание этого слова Эмили:

вызвал замешательство.

Например

в первой строке стихотворения напечатано Скажите, а не зима ли ?

в издании «Голова Шекспира».

Но вот что она написала.

Whacher — то, чем она была.

Она ударила Бога и людей, и бушующий ветер, и открытую ночь.

Ударила глазами, звездами, внутри, снаружи, актуальной погодой.

Она ударила по полосе времени, и она сломалась.

Она ударила бедное ядро ​​мира,

широко открыто.

Быть козломором — это не выбор.

От него некуда деться,

нет уступа, на который можно подняться — как у пловца

кто выходит из воды на закате

стряхивая капли, он просто распахивается.

Быть козломором само по себе не грустно и не радостно,

хотя она использует эти слова в своем стихе

как она использует эмоции сексуального союза в своем романе,

выпас с эвфемизмом работа по охоте.

Но у него нет названия.

Он прозрачный.

Иногда она называет это Ты.

«Эмили в гостиной чистит ковер»,

записывает Шарлотту в 1828 году.

Нежелательны даже дома

и не могла встретиться глазами с посторонними, когда выходила на улицу,

Эмили сделала свой неловкий путь

через дни и годы, чья обнаженность ужасает ее биографов.

«Эта печальная чахлая жизнь», — говорит один.

Неинтересное, ничем не примечательное, обескураженное разочарованием

и отчаяние, — говорит другой.

Она могла бы стать отличным мореплавателем, будь она мужчиной,

предлагает третий.Между тем

Эмили продолжала втирать в ковер вопрос:

Зачем отбрасывать мир.

Для подключенных к Ты,

мир мог показаться чем-то вроде незаконченного предложения.

Но между соседкой, которая вспоминает ее

приходя с прогулки по вересковым пустошам

с лицом «озаренным божественным светом»

и сестра, которая говорит нам

Эмили никогда в жизни не заводила друзей,

это место, где маленькая сырая душа

проскальзывает.

Он скользит по глубокому килю, как буревестник,

вне поля зрения.

Маленькую сырую душу никто не поймал.

У нее не было друзей, детей, секса, религии, брака, успеха, зарплаты

или страх смерти. Работала

всего шесть месяцев жизни (в школе в Галифаксе)

и умер на диване дома в 14:00. зимним днем ​​

в ее тридцать первый год.Она потратила

большую часть своей жизни чистила щеткой ковер,

Прогулка по болоту

или бить. Она говорит:

это дало ей покой.

«Все плотно и правильно, в каком состоянии, как можно надеяться, мы все будем этим

день 4 года »

она написала в своем дневнике за 1837 год.

И все же ее стихи от начала до конца посвящены тюрьмам,

своды, клетки, решетки, бордюры, биты, болты, оковы,

запертые окна, узкие рамы, больные стены.

«К чему такая суета?» — спрашивает один критик.

«Она хотела свободы. Ну разве у нее не было?

Достаточно удовлетворительная домашняя жизнь,

самая приятная мечта — к чему весь этот хлопанье крыльев?

Что это была за клетка, невидимая для нас,

в котором она чувствовала себя заключенной? »

Ну есть много способов содержания в плену,

Я думаю, шагая по болоту.

Как правило, после обеда мама спит

и я выхожу гулять.

Голые голубые деревья и выбеленное деревянное небо апреля

пронзите меня световыми ножами.

Что-то внутри напоминает мне детство —

это свет застопорившегося времени после обеда

когда часы тикают

и сердца закрыты

и отцы уходят на работу

и матери стоят у кухонной раковины и размышляют

то, что они никогда не рассказывают.

Ты слишком много помнишь,

моя мама сказала мне недавно.

Зачем держаться за все это? И я сказал:

Где я могу это положить?

Она перешла к вопросу об аэропортах.

Куски льда вокруг меня превращаются в грязь

как я продвигаюсь через болото

согретые сугробами бледно-голубого солнца.

На краю болота сосны наши

падение и берег в бризах

откуда-то еще.

Пожалуй, самое сложное в потере любовника — это

.
смотреть, как год повторяет свои дни.

Как будто я могу опустить руку

вовремя и зачерпните

сине-зеленые леденцы апрельской жары

год назад в другой стране.

Я чувствую, что на днях работает под этим

как на старой видеозаписи — вот и мы быстро завернем за последний угол

в гору к своему дому, тени

из лаймов и роз, дующих в окно машины

и музыкальное напыление с магнитолы и ему

пение и прикосновение левой рукой к его губам.

Ло жил в высокой синей комнате, из которой было видно море.

Время в его прозрачных петлях, которое проходит подо мной сейчас

в комнате все еще слышен телефонный звонок

и движение подальше и голуби под окном

хладнокровно посмеиваясь, его голос говорит:

Вы красотка. Я чувствую эту красавицу

сердце бьется внутри меня, когда она прижимается к его объятиям в высокой синей комнате —

Нет, говорю я вслух.Я заставляю руки опускать

через воздух, который внезапно становится холодным и тяжелым, как вода

и видеопленка останавливается

как стеклянная горка под каплей крови.

Я останавливаюсь, поворачиваюсь и стою против ветра,

Который теперь устремляется ко мне через болото.

Когда Ло ушел, мне было так плохо, что я думал, что умру.

Это не редкость.

Я занялся медитацией.

Каждое утро я сидел на полу перед своим диваном

и пел отрывки старых латинских молитв.

De profundis clamavi ad te Domine .

Каждое утро ко мне приходило видение.

Постепенно я понял, что это были обнаженные проблески моей души.

Я назвал их ню.

Обнаженная # 1. Женщина одна на холме.

Она стоит против ветра.

Сильный ветер с севера.

Длинные лоскуты и клочки плоти отрывают тело женщины и приподнимают ее

и унесет по ветру, оставив

обнаженный столб нервов, крови и мышц

безмолвно зовет безгубым ртом.

Мне больно записывать это,

Я не мелодраматичный человек.

Но душа «высечена в дикой мастерской»

как говорит Шарлотта Бронте о Wuthering Heights .

Предисловие Шарлотты к Грозовой перевал — шедевр публициста.

Как будто кто-то внимательно не смотрит на скорпиона

присел на подлокотник дивана Шарлотта

говорит твердо и спокойно

про другую мебель мастерской Эмили — около

неумолимый дух («сильнее человека, проще ребенка»),

жестокая болезнь («боль, которую не передать словами»),

автономный конец («она быстро затонула, она поспешила покинуть нас»)

и о полном подчинении Эмили

в творческий проект, который она не могла ни понять, ни контролировать,

и за что она не заслуживает ни похвалы, ни порицания

чем если бы она открыла рот

«Дышать молнией».”Скорпион медленно опускается

подлокотник дивана в то время как Шарлотта

продолжает услужливо говорить о молнии

и другие погодные условия, которых мы можем ожидать

когда мы входим в электрическую атмосферу Эмили.

Там нас ждет «ужас великой тьмы»

но Эмили не несет ответственности. Эмили была в тисках.

«Создав этих существ, она не знала, что сделала»,

— говорит Шарлотта (о Хитклифе, Ирншо и Кэтрин).

Ну, есть много способов быть в плену.

Скорпион легким прыжком приземляется нам на левое колено

как заключает Шарлотта, «она не жалела себя».

Безжалостны и высоты, которые Эмили назвала Грозовой

.
из-за их «поддерживающей вентиляции»

и «северный ветер через край».

Северный ветер мчится по пустоши

которая со всех сторон окружала дом ее отца,

сформированный из породы, называемой жерновой жерновой,

научила Эмили всему, что знала о любви и ее потребностях —

злое образование, которое формирует образ ее персонажей

использовать друг друга.«Моя любовь к Хитклиффу», — говорит Кэтрин,

.
«Напоминает вечные скалы под землей

источник небольшого видимого восторга, но необходимый ».

Необходимо? Я замечаю, что солнце потускнело

и послеобеденное обострение воздуха.

Я поворачиваюсь и возвращаюсь через болото к дому.

Какие императивы

которые держат таких людей, как Кэтрин и Хитклифф

вместе и врозь, как поры, выдутые в горячую породу

а затем оказался вне досягаемости

друг друга, когда он затвердеет? Что это за необходимость?

В последний раз я видела Ло черной сентябрьской ночью.

Началась осень,

мои колени были под одеждой холодными.

Холодный осколок лунной розы.

Он стоял в моей гостиной и говорил

не глядя на меня. На нем мало раскрутки,

он сказал о наших пяти годах любви.

В груди я почувствовал, как мое сердце разорвалось на две части

который разлетелся. К настоящему времени мне было так холодно

это было похоже на жжение.Я протянул руку

прикоснуться к его. Он отошел назад.

— Я не хочу заниматься с тобой сексом, — сказал он. Все сходит с ума.

Но теперь он смотрел на меня.

Да, сказал я, когда начал снимать одежду.

Все сходит с ума. Когда обнаженная

Я повернулся спиной, потому что ему нравится спина.

Он подошел ко мне.

Все, что я знаю о любви и ее потребностях

Я узнал в тот момент

когда я оказался

Толкая мою маленькую горящую красную задницу, как бабуин

на человека, который меня больше не любил.

Не было области моих мыслей

не потрясен этим действием, никакая часть моего тела

это могло быть иначе.

Но если говорить о разуме и теле, возникает вопрос.

Душа — это место,

протянутая, как поверхность жерновов между телом и разумом,

где такая необходимость истощает себя.

Душа — это то, за чем я следил всю ночь.

Ло остался со мной.

Мы ложимся поверх покрывала, как будто это была не ночь сна и не время,

ласкать и петь друг другу на нашем придуманном языке

как дети, которыми мы были раньше.

Это была ночь, в центре которой были рай и ад,

как сказала бы Эмили. Мы пытались трахнуть

но он оставался безвольным, хотя и счастливым. Я пришел

снова и снова, каждый раз накапливая ясность,

пока наконец я не парил высоко под потолком, глядя вниз

на двух душах, зажатых там на кровати

с их смертными границами

видны вокруг них, как линии на карте.

Я видел, как линии затвердевают.

Он уехал утром.

Очень холодно

иду под длинным царапающим апрельским ветром.

В это время года нет заката

просто какие-то движения внутри света и затем угасание.

КУХНЯ

Когда я захожу, на кухне тихо, как кость.

Нет звука из остальной части дома.

Жду момент

затем откройте холодильник.

Блестящий, как космический корабль, он источает холодное замешательство.

Моя мама живет одна и мало ест, но ее холодильник всегда переполнен.

После извлечения емкости для йогурта

из-под хитроумного расположения оставшихся блоков рождественского торта

в фольге и во флаконах с рецептурными лекарствами

Я закрываю дверцу холодильника.Голубоватые сумерки

наполняет комнату, как отступившее море.

Я прислоняюсь к раковине.

Мне больше всего нравятся белые продукты

и я предпочитаю есть в одиночестве. Не знаю почему.

Однажды я услышал, как девушки поют майскую песню:

Виоланте в кладовой

Обгрызая баранью кость

Как она грызла

Как она это зацепила

Когда она чувствовала себя одинокой.

Девушки жестоки к себе.

Кто-то вроде Эмили Бронте,

которая оставалась девочкой всю свою жизнь, несмотря на свое женское тело,

жестокость растеклась во всех ее трещинах, как весенний снег.

Мы можем видеть, как она избавляется от него в разное время

жестом, как будто она чистила ковер.

Разберись с ним, а потом бей его!

был ее наставлением (шесть лет) своему отцу

относительно брата Бранвелла.

А когда ей было 14 и ее укусила бешеная собака, она шагала (говорят)

на кухню и взяв раскаленные щипцы с тыльной стороны плиты применил

их прямо к ее руке.

Прижигание Хитклифа длилось дольше.

Более тридцати лет во времена романа,

с апрельского вечера, когда он выбегает через черный ход кухни

и исчезает над болотом

потому что он подслушал половину предложения Екатерины

(«Для меня было бы унижением выйти замуж за Хитклиффа»)

до дикого утра

когда слуга находит его мертвым и ухмыляющимся

на своей промокшей от дождя кровати наверху в Грозовой перевал.

Хитклиф — дьявол боли.

Если бы он остался на кухне

достаточно долго, чтобы услышать вторую половину приговора Екатерины

(«Чтобы он никогда не узнал, как я его люблю»)

Хитклифа освободили бы.

Но Эмили знала, как поймать дьявола.

Она вложила в него вместо души

постоянный холодный уход Екатерины от нервной системы

каждый раз, когда он дышал или двигал мыслью.

Она сломала все его моменты пополам,

с открытой кухонной дверью.

Я знаком с этим периодом полураспада.

Но это еще не все.

Сексуальное отчаяние Хитклиффа

возникла из-за отсутствия такого опыта в жизни Эмили Бронте,

насколько нам известно. Ее вопрос,

о годах внутренней жестокости, которая может довести человека до боли

дьявол,

пришел к ней в доброжелательную кухню, освещенную каминами

(«Кичин» по правописанию Эмили), где она

и Шарлотта и Анна вместе очищенные картофель

и сочиняли истории со старым Хранителем домашних собак у их ног.

Есть фрагмент

стихотворения, написанного ею в 1839 г.

(примерно за шесть лет до Грозовой перевал ), в котором написано:

Этот железный человек родился как я

А когда-то он был пылким мальчиком:

Он, должно быть, чувствовал себя в младенчестве

Слава летнего неба.

Кто такой железный человек?

Меня прерывает голос матери:

из соседней комнаты, где она лежит на диване.

Это ты дорогой?

Да, мама.

Почему бы тебе не включить там свет?

Из окна кухни смотрю стальное апрельское солнце

нанести последние холодные желтые полосы

по грязному серебристому небу.

Хорошо, мама. Что на ужин?

СВОБОДА

Свобода означает разные вещи для разных людей.

Я никогда не любил лежать в постели по утрам.

Ло сделал.

Моя мать знает.

Но как только утренний свет ударил мне в глаза, я хочу оказаться в нем —

движение по болоту

в первые синие течения и холодное плавание всего наяву.

Я слышу, как моя мать в соседней комнате поворачивается, вздыхает и погружается глубже.

Сдираю с ног просохшую клетку из простыней

и я свободен.

На болоте после морозной ночи все блестяще и тяжело.

Свет падает прямо со льда в голубую дыру наверху неба.

Под ногами хрустит застывшая грязь. Звук

возвращает меня в сон, который у меня был

сегодня утром, когда я проснулся,

один из тех сладких снов на всю ночь, когда ты лежишь в доме Ло

руки, как игла в воде — это физическое усилие

вырваться из его белых шелковых рук

как они скользят по бедрам моей мечты — Я

повернуться лицом к ветру

и начинаем бежать.

Гоблины, дьяволы и поток смерти позади меня.

В дни и месяцы после того, как Закон оставил

Мне казалось, будто небо оторвано от моей жизни.

У меня больше не было дома в добре.

Чтобы увидеть любовь между Ло и мной

превратиться в двух животных, грызущих и жаждущих друг друга

по отношению к какому-то другому голод был ужасен.

«Возможно, это то, что люди подразумевают под первородным грехом», — подумал я.

Но какая любовь могла быть до этого?

Что предшествует?

Что такое любовь?

Мои вопросы не были оригинальными.

И я им не ответил.

Утро, когда я медитировал

Мне подарили обнаженный проблеск моей одинокой души,

не сложные тайны любви и ненависти.

Но ню все еще ясна в моей памяти

как белье, которое за ночь застыло на веревках.

Всего их было тринадцать.

Обнаженная # 2. Женщина попала в клетку из шипов.

Большие блестящие коричневые шипы с черными пятнами на них

где она так и так крутит

не может стоять прямо.

Обнаженная # 3. Женщина, у которой в лоб вживлен один большой шип.

Она сжимает его обеими руками

пытаясь вырвать это.

Обнаженная # 4. Женщина на взорванном пейзаже

с красной подсветкой, как у Иеронима Босха.

Прикрывать ее голову и верхнюю часть тела — это адское изобретение

как верхняя половина краба.

Со скрещенными руками, как будто снимает свитер

она много работает, чтобы выбить краба.

Это было примерно в это время

Я начал рассказывать доктору Хоу

о ню.Она сказала:

Когда вы видите эти ужасные образы, почему вы остаетесь с ними?

Зачем продолжать смотреть? Почему не

Уходите? Я был удивлен.

Уйти куда? Я сказал.

Это все еще кажется мне хорошим вопросом.

Но сейчас день широко открыт и странный молодой апрельский свет

наполняет болота золотым молоком.

Я дошел до середины

где земля уходит в депрессию и заполняется болотистой водой.

Он заморожен.

Сплошная черная панель болотной жизни, захваченная ее собственными ночными отношениями.

Некоторые дикие золотые узоры травы видны глубоко в черном цвете.

Прямо из нее поднимаются четыре голых ствола ольхи

и покачиваться в синем воздухе. Каждый ствол

там, где он входит в лед, излучается карта давления серебра —

тысячи тонких как волос трещин, отражающих белый свет

как лицо в тюрьме

ловя ухмылки сквозь решетку.

У Эмили Бронте есть стихотворение о женщине в тюрьме, которая говорит:

Посланник Надежды приходит ко мне каждую ночь

И предлагает на короткую жизнь вечную свободу.

Интересно, что это за свобода.

Ее критики и комментаторы говорят, что она имеет в виду смерть

или призрачное переживание, которое прообразует смерть.

Они понимают ее тюрьму

как ограничения, наложенные на дочь священнослужителя

к жизни девятнадцатого века в отдаленном приходе на холодном болоте

на севере Англии.

Они становятся нетерпеливыми из-за крайностей, в которых она описывает тюремную жизнь.

«Во многих работах Бронте

самодраматизация и позирование этих стихов качается

на грани потенциально батетной мелодрамы »,

говорит один. Другой

относится к «возвышенному картону» ее пойманного мира.

Я перестал рассказывать своему психотерапевту о ню

когда я понял, что у меня нет возможности ответить на ее вопрос,

Зачем продолжать смотреть?

Некоторые смотрят, это все, что я могу сказать.

Больше некуда идти,

нет выступа, на который можно подняться.

Возможно, я смогу ей это объяснить, если дождусь подходящего момента,

как с очень трудной сестрой.

«С учетом этого могут работать только время и опыт:

влиянию других умов он не поддавался »,

написала Шарлотта Эмили.

Интересно, что за разговор у этих двоих

за завтраком в пасторском доме.

«Моя сестра Эмили

не был человеком демонстративного характера », — подчеркивает Шарлотта,

«Ни один в укромных уголках разума и чувств»,

даже самые близкие и родные могли,

безнаказанно вторгаться без лицензии. . . . » Перерывов было много.

Один осенний день 1845 года Шарлотта

«Случайно зажег на МС. Том стихов моей сестры Эмили

почерк.”

Это был небольшой (4 x 6) ноутбук

с темно-красной крышкой с пометкой 6d.

и содержал 44 стихотворения в минутной стрелке Эмили.

Шарлотта знала, что Эмили написала стих

но почувствовал «более чем удивление» от его качества.

«Совсем не то, что обычно пишут женщины».

Еще один сюрприз ожидал Шарлотту, когда она прочитала роман Эмили:

.
не в последнюю очередь из-за сквернословия.

Она осторожно прощупывает эту выемку

в предисловии ее редактора к Wuthering Heights .

«Большой класс читателей также сильно пострадает.

из введения на страницы данной работы

слов, напечатанных всеми буквами,

которые принято обозначать начальной и последней буквами

только — бланк

линия, заполняющая интервал.”

Что ж, есть разные определения свободы.

«Любовь — это свобода», — любил говорить Ло.

Я решил, что это скорее желание, чем мысль

и сменил тему.

Но пустые строки ни о чем не говорят.

Как говорит Шарлотта,

«Практика намекания на эти ругательства одиночными буквами

которым нечестивые и жестокие люди имеют обыкновение украшать свои речи,

мне кажется, что,

каким бы добрыми ни были намерения, он слаб и бесполезен.

Я не могу сказать, что он делает хорошего — какие чувства он оставляет —

какой ужас это таит ».

Я поворачиваюсь и иду обратно через болото

по направлению к дому и завтраку. Это двустороннее движение,

язык невысказанного. Мои любимые страницы

из Собрание сочинений Эмили Бронте

банкноты сзади

запись небольших корректировок, сделанных Шарлоттой

к тексту стиха Эмили,

который Шарлотта отредактировала для публикации после смерти Эмили.

« Тюрьма для сильнейших [в руках Эмили] заменена Шарлоттой на великая ».

ГЕРОЙ

Я могу сказать по тому, как мама жует тосты

хорошо ли она провела ночь

и собирается сказать счастливую вещь

или не.

Нет.

Она ставит тост на край тарелки.

— Ты знаешь, что в этой комнате можно задернуть шторы, — начинает она.

Это закодированная ссылка на один из наших самых старых аргументов:

.
из того, что я называю серией «Правила жизни».

Моя мама всегда плотно закрывает спальню перед сном.

Я раскрываю свой как можно шире.

— Мне нравится все видеть, — говорю я.

Что посмотреть?

Луна.Воздух. Восход.

Весь этот свет на твоем лице по утрам. Просыпается.

Я люблю просыпаться.

На этом этапе аргумент драпировки достиг дельты

и может продвигаться по одному из трех каналов.

Телеканал «Что вам нужно, это хороший сон»:

.
Канал «Упрямый как твой отец»

и случайный канал.

Еще тосты? Я сильно вмешиваюсь, отодвигая стул.

Эти женщины! — сердито говорит мама.

Мать выбрала случайный канал.

Женщины?

Постоянно жаловаться на изнасилование

Я вижу, что она в ярости тапает пальцем по вчерашней газете

лежал рядом с виноградным вареньем.

На первой полосе есть мелкая деталь

о митинге к Международному женскому дню —

Вы видели летний каталог Sears?

Неа.

Да это же позор! Эти купальники —

отсюда! (она указывает) Неудивительно!

Вы говорите, что женщины заслуживают изнасилования

потому что Sears реклама купальника

у вас высокие ноги? Ма, ты серьезно?

Что ж, кто-то должен нести ответственность.

Почему женщины должны отвечать за мужские желания? Мой голос высокий.

О, я вижу, ты один из Них.

Один из кого? Мой голос очень высокий. Мать хранит его.

И что бы вы ни делали с той маленькой майкой, у вас в прошлом году был зеленый

.
один?

Это выглядело так умно на тебе.

Хрупкий факт падает на меня с большой высоты

что моя мама боится.

Этим летом ей исполнится восемьдесят лет.

Ее крошечные острые плечи сгорбились в синем халате

заставьте меня подумать о маленьком ястребе-ястребе Эмили Бронте Герой

что она кормила беконом за кухонным столом, когда Шарлотты не было рядом.

Итак, мама, пойдем — я открываю тостер

и бросьте на тарелку горячий ломтик пумперникеля —

навестить папу сегодня? Она враждебно смотрит на кухонные часы.

Уехать в одиннадцать, снова домой в четыре? Я продолжаю.

Она намазывает тост маслом неровными мазками.

В нашем коде присутствует тишина. Я иду в соседнюю комнату, чтобы вызвать такси.

Мой отец живет в больнице для пациентов, нуждающихся в хронической помощи

примерно в 50 милях отсюда.

Он страдает слабоумием

характеризуется двумя видами патологических изменений

впервые зарегистрирован в 1907 году Алоисом Альцгеймером.

Во-первых, наличие в мозговой ткани

сферического образования, известного как нейритная бляшка,

состоящий в основном из дегенерирующих клеток головного мозга.

Во-вторых, нейрофибриллярные рычания

в коре головного мозга и в гиппокампе.

Нет известной причины или лечения.

Мать приезжает к нему на такси раз в неделю

за последние пять лет.

Брак — к лучшему или к худшему, — говорит она, —

.
это хуже.

Примерно через час мы уже в такси

стрельба по пустым проселочным дорогам в сторону города.

Апрельский свет ясен как тревога.

Когда мы проезжаем мимо них, появляется внезапное ощущение каждого объекта

существующий в космосе на собственной тени.

Хотел бы я носить эту ясность с собой

в больницу, где различия имеют тенденцию сглаживаться и сливаться.

Хотел бы я быть с ним лучше, пока он не сошел с ума.

Это два моих желания.

Начало слабоумия найти сложно.

Я помню ночь лет десять назад

когда я разговаривал с ним по телефону.

Был зимний воскресный вечер.

Я слышал, как его предложения наполнялись страхом.

Он начинал фразу о погоде, заблудился, начинал другую.

Я был в ярости, когда слышал, как он барахтается —

мой высокий гордый отец, бывший штурман Великой Отечественной войны!

Это сделало меня беспощадным.

Я стоял на краю разговора,

Наблюдая, как он мечется в поисках реплик,

предлагать нет,

и она пришла ко мне как медленная лавина

что он понятия не имел, с кем разговаривает.

Думаю, сегодня намного холоднее. . . .

его голос вдавился в тишину и оборвался,

на него падает снег.

Последовала долгая пауза, пока нас обоих засыпал снегом.

Хорошо, я тебя не задержу,

— сказал он с внезапной отчаянной радостью, словно увидел землю.

Я скажу спокойной ночи,

Я не буду оплачивать твой счет. До свидания.

До свидания.

До свидания. Кто ты?

— сказал я в гудок.

В больнице мы проходим длинные розовые холлы

через дверь с большим окном

и кодовый замок (5—25—3)

в западное крыло, для хронических больных.

У каждого крыла есть имя.

Хроническое крыло — Наша Золотая Миля

хотя мама предпочитает называть это «Последним кругом».

Отец сидит, привязанный к стулу, привязанному к стене

в комнате других связанных людей, наклоняющихся под разными углами.

Мой отец меньше всего наклоняется, я горжусь им.

Привет, папа, как дела?

Его лицо распахивается, это может быть ухмылка или ярость

и, глядя мимо меня, он извергает в воздух поток неистовства.

Моя мать кладет руку на его.

— Привет, любимый, — говорит она. Он отдергивает руку. Мы сидим.

Солнечный свет проникает в комнату.

Мама начинает распаковывать из сумочки вещи, которые принесла ему,

виноград, печенье из аррорута, лохи.

Он обращается с яростными замечаниями к кому-то, находящемуся между нами в воздухе.

Он использует язык, известный только ему,

сделанный из рычания, слогов и внезапных диких призывов.

Время от времени в стирке всплывает какая-то старая формула —

.
Вы не говорите! или С Днем Рождения тебя! —

но нет реального предложения

уже более трех лет.

Я замечаю, что его передние зубы чернеют.

Интересно, как чистить зубы сумасшедшим.

Он всегда хорошо заботился о своих зубах. Моя мама смотрит вверх.

Мы с ней часто думаем о двух половинах одной мысли.

Вы помните позолоченную зубочистку

вы послали его из Харрода летом, когда были в Лондоне? она спрашивает.

Да, мне интересно, что с этим случилось.

Должно быть где-то в ванной.

Она дает ему виноград один за другим.

Они продолжают катиться из его огромных жестких пальцев.

Раньше он был крупным мужчиной, выше шести футов ростом и сильным,

но с тех пор, как он попал в больницу, его тело сжалось до костей —

кроме рук.Руки продолжают расти.

Каждый теперь размером с ботинок в Ван Гоге,

они неуклюже идут за виноградом на его коленях.

Но теперь он обращается ко мне с напором настойчивых слогов

которые прерываются на высокой ноте — он ждет,

глядя мне в лицо. Этот насмешливый взгляд.

Одна бровь под углом.

У меня дома есть фотография, приклеенная к холодильнику.

На нем изображен его экипаж во время Второй мировой войны, позирующий перед самолетом.

Руки плотно за спиной, ноги широко расставлены,

подбородки вперед.

Одет в пышные летные костюмы

с широким кожаным ремешком, натянутым через промежность.

Они щурятся от яркого зимнего солнца 1942 года.

Рассвет.

Они уезжают из Дувра во Францию.

Мой отец крайний слева — самый высокий летчик,

с поднятым воротником,

одна бровь под углом.

Бестеневой свет делает его бессмертным,

для всего мира, как тот, кто больше не будет плакать.

Он все еще смотрит мне в лицо.

Закрылки вниз! Я плачу.

Его черная ухмылка вспыхивает и гаснет, как спичка.

ГОРЯЧАЯ

Горячий голубой лунный свет спускается по крутому небу.

Я слишком быстро просыпаюсь из подвала с повешенными щенками

с моими глазами, устремленными в темноту.

Нащупывание

и медленно

сознание заменяет решетки.

Хвосты снов и злые жидкости

плывите обратно в середину меня.

Обычно мои ночи занимают гневные сны.

Это не редкость после потери любви —

синий, черный и красный взрывают кратер.

Меня интересует гнев.

Я карабкаюсь, чтобы найти источник.

Мне приснилась старушка, не спящая в постели.

Она управляет домом с помощью системы лампочек, подвешенных над ней на проводах.

На каждом проводе есть маленький черный переключатель.

Один за другим выключатели отказываются включать лампочки.

Она продолжает переключаться и переключаться

в нарастающих приливах очень горячего гнева.

Потом она вылезает из постели, чтобы заглянуть в решетку

в комнатах остальной части дома.

Комнаты тихие и ярко освещенные

и полно огромной мебели, под которой прячутся

маленькие существа — не совсем кошки, не совсем крысы

облизывая их узкие красные челюсти

под нагрузкой времени.

Я хочу снова быть красивой, шепчет она

но большие освещенные комнаты тикают пусто

как заброшенный океанский лайнер и теперь позади нее в темноте

звук шорох, идет —

Моя пижама промокла.

Гнев проходит через меня, отталкивает все остальное в моем сердце,

заливка вентиляционных отверстий.

Каждую ночь я просыпаюсь от этого гнева,

пропитанная постель,

горячий ящик с болью хлопает меня каждый раз, когда я двигаюсь.

Я хочу справедливости. Slam.

Мне нужно объяснение. Slam.

Я хочу проклясть ложного друга, который сказал, что люблю тебя вечно. Slam.

Я поднимаю руку и включаю прикроватную лампу. Ночные источники

в окно и уходит через болото.

Я лежу и слушаю вибрацию света в ушах

и думает о проклятиях.

Эмили Бронте умела ругаться.

Ложь, дурная любовь и смертельная боль переделки — постоянные темы в

.
ее стих.

Что ж, ты отплатил мне за мою любовь!

Но если есть Бог выше

Чья рука сильна, чье слово верно,

Этот ад сокрушит и твой дух!

Проклятия тщательно продуманы:

Вперед, Обманщик, вперед! Моя рука струится мокрой;

Кровь моего сердца течет, чтобы купить благословение — забыть!

О, может это потерянное сердце вернуть, снова к тебе,

Одна десятая часть боли, затуманивающей мой темный упадок!

Но они не приносят ей покоя:

Напрасные слова, напрасные бешеные мысли! Меня не слышит ухо —

Потерявшись в пустом воздухе, падают мои безумные проклятия.. . .

Непокоренный в душе Тиран все еще правит мной —

Жизнь кланяется моей власти, но Любовь Я не могу убить!

Ее гнев — загадка.

У меня возникает много вопросов,

видеть любовь, к которой относятся с таким холодным и знающим презрением

кем-то, кто редко выходил из дома

«Кроме того, чтобы пойти в церковь или прогуляться по холмам»

(Шарлотта говорит нам) и кто

больше не общался с народом Хауорта

чем у монахини

сельских жителей, которые иногда проходят мимо ворот ее монастыря.”

Как Эмили потеряла веру в людей?

Она восхищалась их диалектами, изучала их родословные,

«Но с ними она редко обменивалась словом».

Ее интровертная натура не могла пожать руку кому-то, кого она встретила на болоте.

Что Эмили знала о лжи любовника или скорописной человеческой вере?

Среди ее биографов

тот, кто предполагает, что она родила или абортировала ребенка

во время ее шестимесячного пребывания в Галифаксе,

но нет никаких доказательств такого события

и более общий консенсус заключается в том, что Эмили не касалась мужчины в своем 31

годы.

Помимо банального сексизма,

Я испытываю искушение

читать Грозовой перевал как один громоздкий акт мести

за всю эту жизнь, скрытую от Эмили.

Но в поэзии прослеживаются следы более глубокого объяснения.

Как будто гнев может быть для некоторых женщин чем-то вроде призвания.

Это холодная мысль.

Сердце мертво с младенчества.

Не проплаканный, чтобы позволить телу уйти.

Внезапно мне стало холодно, и я натянул одеяло на подбородок.

Гнев — не мое.

Я знаю свой источник.

Это потрясающе, это момент, не похожий ни на какой другой,

когда приходит любовник и говорит, что я тебя больше не люблю.

Выключаю лампу и ложусь на спину,

думая о холодной молодой душе Эмили.

Где начинается неверие?

Когда я был молод

были степени уверенности.

Я мог бы сказать: «Да, я знаю, что у меня две руки».

Затем однажды я проснулся на планете людей, чьи руки иногда

исчезнуть —

Из соседней комнаты я слышу, как моя мама ерзает, вздыхает и останавливается.

обратно под порог сна.

За окном луна — всего лишь холодный кусочек серебряного хряща на увядающих берегах

неба.

— Наши гости в темноте, — прошептал я, глядя сквозь

.
Хранилище . . .

ТЫ

Остается вопрос о ее одиночестве.

И я предпочитаю отложить это.

Это утро.

Удивленный свет заливает болото с севера на восток.

Я иду к свету.

Один из способов избавиться от одиночества — вмешаться Бога.

У Эмили были отношения на этом уровне с тем, кого она называет Ты. Она описывает Тебя как бодрствующую всю ночь

и полон странной силы.

Ты ухаживаешь за Эмили голосом, исходящим из ночного ветра.

Ты и Эмили влияешь друг на друга в темноте,

играя рядом и далеко одновременно.

Она говорит о сладости, которая «доказала нам это».

Мне не нравится компенсирующая модель женского религиозного опыта, и все же

нет вопросов,

было бы приятно иметь друга, которому можно что-то рассказать по ночам,

без ужасной платы за секс.

Я знаю, что это детская идея.

Должен признать, мое образование было неудачным.

Основные правила отношений между мужчиной и женщиной

были привиты атмосферно в нашей семье,

прямая речь не допускается.

Помню, однажды в воскресенье я сидел на заднем сиденье машины.

Отец впереди.

Ждали на подъездной дорожке маму,

кто зашел за угол дома

и попал в пассажирскую часть автомобиля

одета в желтый костюм Chanel и черные туфли на высоких каблуках.

Отец искоса взглянул на нее.

Показав сегодня хорошую ногу, мама, он сказал:

голосом, который мне (одиннадцать лет) показался странным.

Я смотрел на ее затылок, ожидая, что она скажет.

Ее ответ прояснил бы это.

Но она просто засмеялась странным смехом, обвитым веревками.

Позже тем летом я соединил этот смех с другим смехом

Я подслушал, как поднимался наверх.

Она говорила по телефону на кухне.

Что ж, женщина была бы рада поцелую в щеку

в большинстве случаев, но ВЫ ЗНАЕТЕ МУЖЧИН,

она говорила. Смех.

Не веревки, шипы.

Я прибыл на середину болота

где земля уходит в низкое заболоченное место.

Болотная вода замерзла.

Биты золотой травы

протравили себя

на нижней стороне льда как сообщения.

Я приду, когда ты будешь грустнее,

Лежит один в затемненной комнате;

Когда радость безумного дня исчезла,

И улыбка радости изгнана,

Я приду, когда сердце настоящее чувство

Имеет полное, беспристрастное влияние,

И мое влияние на тебя украсть

Печаль углубляется, радость застывает,

Унесет душу твою.

Слушать! Это просто час,

Ужасное время для тебя:

Ты не чувствуешь на душе своей

Ролл поток странных ощущений,

Предшественники суровой мощи,

Вестники меня?

Очень трудно читать сообщения, которые проходят

между Ты и Эмили.

В этом стихотворении она меняет свои роли,

говоря не как потерпевший, а как — потерпевший.

Холодно смотреть, как Ты движешься по себе,

кто лежит один в темноте и ждет, чтобы его одолели.

Это шок, чтобы понять, что этот медленный и медленный сговор

хозяина и жертвы в одном голосе

является обоснованием

за самое ужасное одиночество в час поэта.

Она поменяла ролями Ты и Ты

не как отображение мощности

но вытеснить из себя жалость

для этой души, запертой в стекле,

что ее истинное творение.

Те ночи, лежащие в одиночестве

не прерываются с этим холодным беспокойным рассветом.

Это то, кем я являюсь.

Это призвание гнева?

Зачем строить тишину

как реальное присутствие?

Зачем наклоняться, чтобы поцеловать этот порог?

Зачем быть натянутым и растерзанным, а также сосать

воображая кого-то огромного, кому я могу выплеснуть волну моей души?

Эмили очень любила Псалом 130.

«Душа моя ждет Тебя больше, чем бодрствующих утра»,

Я говорю больше, чем те, которые ждут утра ».

Мне нравится верить, что акт наблюдения предоставил ей убежище,

что ее сговор с Ты облегчил гнев и желание:

«В Тебе они гаснут, как терновый огонь», — говорит псалмопевец.

Но для себя я в это не верю, я не закален —

с Тобой или без Тебя я не нахожу убежища.

Я сама по себе обнаженная.

А у обнаженных женщин непростая сексуальная судьба.

Я наблюдал, как эта судьба раскрывается

в его резком переходе от девушки к женщине к тому, кто я сейчас,

от любви к гневу в этот холодный мозг,

от огня к убежищу к огню.

Что противоположно вере в Тебя —

просто не веря в Тебя? Нет.Это слишком просто.

Это подготовить недоразумение.

Я хочу говорить более четко.

Возможно, ню — лучший выход.

Обнаженная # 5. Колода карт.

Каждая карта сделана из плоти.

Живые карты — это дни жизни женщины.

Я вижу, как огромная серебряная игла мигает прямо через колоду один раз с конца до

конец.

Обнаженная №6 Я не могу вспомнить.

Обнаженная # 7. Белая комната, стены которой,

не имеющий ни плоскостей, ни кривых, ни углов,

состоят из непрерывной белой атласной мембраны

как плоть какого-то внутреннего органа луны.

Это живая поверхность, почти мокрая.

Люсенси вдыхает и выдыхает.

По нему содрогаются радуги.

И по стенам комнаты раздается шепот:

Будь осторожен. Будьте очень осторожны .

Обнаженная # 8. Черный диск, на котором огни всех ветров

прилагаются в ряд.

Женщина стоит на диске

среди ветров, чье длинное желтое шелковое пламя

течь и вибрируй сквозь нее.

Обнаженная # 9.Прозрачный суглинок.

Под суглинком женщина вырыла длинную глубокую траншею.

В траншею она кладет маленькие белые фигурки, я не знаю, что это такое.

Обнаженная # 10. Зеленый шип мира, торчащий вверх

жив в сердце женщины

кто лежит на спине на земле.

Шип взрывается

его зеленая кровь витает над ней в воздухе.

Все, что есть, , говорит голос.

Обнаженная # 11. Выступ в космическом пространстве.

Пространство голубовато-черное и блестящее, как сплошная вода

и движется очень быстро во всех направлениях,

кричит мимо стоящей на ногах женщины

ни к чему по его давлению.

Она всматривается и ищет дорогу, пытаясь поднять руку, но не может.

Обнаженная # 12.Старый полюс на ветру.

По нему текут холодные токи

и вытаскивая

в рваные длинные горизонтальные черные линии

немного ленточки

прикреплен к столбу.

Не вижу, как они прикреплены —

выемки? скобы? гвозди? Внезапно ветер меняется

и все черные клочки поднимаются в воздух

и завязываются узлами,

затем развяжите и поплывите вниз.

Ветер ушел.

Он ждет.

К этому времени, в середине зимы,

Я был полностью очарован своей духовной мелодрамой.

Потом это прекратилось.

Проходили дни, шли месяцы, а я ничего не видел.

Я продолжал всматриваться и поглядывать, сидя на коврике перед своим диваном

Утром без занавесок

с моими нервами, открытыми в воздух, как с чего-то содранного.

Я ничего не видел.

За окном приходили и уходили весенние бури.

Апрельский снег свешивался своими огромными белыми лапами над дверями и крыльцами.

Я наблюдал, как его кусок наклонился над крышей и отломился

и падение, и я подумал,

Как медленно! как он беззвучно скользил мимо,

но все равно — ничего. Никаких обнаженных тел.

Нет ты.

На перилах моего балкона образовалась огромная сосулька

поэтому я подошел к окну и попытался заглянуть сквозь сосульку,

в надежде обмануть себя в некотором внутреннем видении,

но все видел

были мужчина и женщина в комнате через дорогу

заправляют постель и смеются.

Я перестал смотреть.

Я забыл о ню.

Я прожил свою жизнь,

который был похож на выключенный телевизор.

Что-то прошло через меня и вышло наружу, и я не мог этим признаться.

«Не нужно теперь дрожать от сильного мороза и резкого ветра.

Эмили их не чувствует »,

написала Шарлотта на следующий день после похорон сестры.

Эмили вырвалась на свободу.

Душа может это сделать.

Идет ли он присоединиться к Тебе и сидеть на крыльце вечно

наслаждаясь шутками и поцелуями и красивыми холодными весенними вечерами,

мы с тобой никогда не узнаем. Но я могу рассказать вам, что я видел.

Обнаженная № 13 прибыла, когда я ее не наблюдал.

Пришло ночью.

Очень похоже на Nude # 1.

И все же совершенно иначе.

Я увидел высокий холм и на нем фигуру, форму которой противостоял суровый воздух.

Это мог быть просто столб с прикрепленной старой тканью,

но когда я подошел ближе

Я видел, что это человеческое тело

пытаясь противостоять ветрам, настолько ужасным, что плоть сдувалась с костей.

И боли не было.

Ветер

очищал кости.

Они стояли серебряные и нужные.

Это было не мое тело, не тело женщины, это было тело всех нас.

Он вышел из света.

стихотворных терминов | Поэзия вслух

Аллитерация

Повторение первоначальных ударных согласных звуков в серии слов внутри фразы или стихотворной строки. Аллитерация не требует повторного использования всех начальных согласных; «Пицца» и «место» аллитерируют.

Аллюзия

Краткое намеренное упоминание исторического, мифического или литературного лица, места, события или движения.

Анафора

Афоризм

Лаконичное, поучительное заявление или трюизм, например изречение или пословица.

Ars Poetica

Термин, означающий «искусство поэзии», стихотворение ars poetica выражает цели поэта в отношении поэзии и / или теории поэта о поэзии.

Assonance

Повтор гласных без повторения согласных; иногда называется гласной рифмой.

Обаде

Любовное стихотворение или песня, приветствующая или оплакивающая приход рассвета.

Баллада

Популярная повествовательная песня, передаваемая устно. В английской традиции это обычно следует за формой четверостиший (ABCB), чередуя строки с четырьмя и тремя ударениями. Народные (или традиционные) баллады анонимны и повествуют о трагических, комических или героических

Пустой стих

Пентаметр без рифмы ямба, также называемый героическим стихом.

Общая мера

Четверостишество, в котором рифмуется ABAB и чередуются ямбические строки с четырьмя и тремя ударениями. Это размер гимна и баллады.

Бетон или узорная поэзия

Стих, в значении которых подчеркиваются нелингвистические элементы, например шрифт, создающий визуальный образ темы.

Исповедь

Созвучие

Звуковое сходство между двумя словами или начальная рифма.

Куплет

Пара последовательных рифмующихся строк, обычно одинаковой длины.

Драматический монолог

Стихотворение, в котором воображаемый оратор обращается к безмолвному слушателю, обычно не к читателю.

Экфрасис

«Описание» на греческом языке. Экфрастическое стихотворение — это яркое описание сцены или, чаще, произведения искусства.

Элегия

В традиционной английской поэзии это часто меланхолическое стихотворение, в котором оплакивают смерть своего объекта, но заканчивают утешением.

Эпический

Эпиграмма

Лаконичное, часто остроумное стихотворение.

Эпиграф

Послание

Письмо в стихах, обычно адресованное человеку, близкому к писателю.

Эпиталамион

Бесплатный стих

Неметрические, не рифмующиеся строки, точно повторяющие естественный ритм речи. В стихотворных строках может проявляться регулярный образец звука или ритма, но поэт не придерживается метрического плана в их композиции.

Газель

(Произношение: «жрать») Первоначально арабская форма стиха, посвященная утрате и романтической любви. Форма, состоящая из синтаксически и грамматически законченных двустиший, также имеет замысловатую схему рифм.

Haiku

Японский стих, состоящий из трех стихотворных строк, состоящих из пяти, семи и пяти слогов.

Изображения

Эти стихотворения в значительной степени связаны с использованием сильных и вызывающих воспоминания образов для создания визуального, творческого опыта чтения.

Imagist

Поэтическое движение начала 20-го века, которое основывалось на резонансе конкретных изображений, нарисованных точным разговорным языком, а не на традиционной поэтической дикции и метре.

Метафора

Сравнение, которое проводится без указания на сходство с использованием таких слов, как «нравится», «как» или «чем».

Смешанный

Ода

Формальное, часто церемониальное лирическое стихотворение, адресованное и часто прославляющее человека, место, вещь или идею.Формы его строфы различаются.

Пантум

Пастораль

Поэты, писавшие на английском языке, опирались на пастырские традиции, отступая от атрибутов современности к воображаемым добродетелям и романтике сельской жизни. Его темы сохраняются в стихах, романтизирующих сельскую жизнь или переоценивающих мир природы.

Персона

Драматический персонаж, отличающийся от поэта, написавшего стихотворение.

Поэма в прозе

Прозаическое произведение, которое, хотя и не разбито на стихотворные строки, демонстрирует другие черты, такие как символы, метафоры и другие формы речи, общие для поэзии.

Катрен

Воздержаться

Фраза или строка, повторяющаяся через определенные промежутки времени в стихотворении, особенно в конце строфы.

Рифмованная строфа

Повторение слогов, обычно в конце стихотворной строки.

Серия / Последовательность

Сестина

По аналогии с

Сравнение (см. Метафора) с «как», «как» или «чем».

Сонет

Стихотворение из 14 строк с изменяемой схемой рифм.Сонет, буквально «песенка», традиционно размышляет над одним сантиментом с уточнением или «поворотом» мысли в его заключительных строках.

Слоговое письмо

Поэзия, размер которой определяется общим количеством слогов в строке, а не количеством ударений.

Tercet

Terza Rima

Villanelle

Французская форма стиха, состоящая из пяти трехстрочных строф и заключительного четверостиший, причем первая и третья строки первой строфы поочередно повторяются в следующих строфах.

Четыре стихотворения — Журнал BOMB

Выдержки из разделов нового переиздания Something Bright, Then Holes (Soft Skull Press)

ЧТО-ТО ЯРКОЕ, ТО ДЫРА

Раньше я делал это, я был,
использовал для этого

Я больше не являюсь
и не понимаю.

Что-то яркое, потом дырочки
— так девушка, недавно увидевшая, однажды

описала руку.Я перечитал
ваших писем, и правильно запомнил

: вы через меня
хотели съесть. Затем засыпайте

, приставив язык к
органу, достаточно тихо

, чтобы услышать его удар. Изучите все, что есть
, чтобы знать

о любви к кому-то
, а затем уходите, хладнокровно

Мне не стыдно
Любовь огромна и чудовищна

Никогда больше я не буду таким слепым, таким нелюдимым
О, яркие обрывки плоти! синий

и розовый, затем четыре темных борозды, четыре воронки
, ведущие в бесконечную канаву

Сердце тоже пористо;
Я потерял воду, которую ты в нее налил

из ДНЕВНИКИ КАНАЛОВ

Зеленый

Крики итальянской семьи, живущей на улице.
Этот глупый ребенок бьет рок за роком своей металлической битой.

Я был бы паршивым , ты сказал, как будто
давал обещание. Я сказал: Это не содержание

Я в восторге, это форма . И этот
был нежностью. Весь прошлый год

планировал написать книгу про
синего цвета. Теперь я внезапно окружен

зеленым, зеленым, давящимся мне во рту,
приятно, зеленым, держась за бедра

сзади, впиваясь в
расселину, расщелину

, которую можно сделать.Вы не представляете,
, какой свет вы пустите в

, когда уроните чашу, не представляете
, что сделает вас полным

«ЧТО ЭТО?»

Здесь грустные сумерки, вода
набухла от мусора.

Синяя обертка миндальной радости;
песочные часы Макси.

Некоторые из мусорных раковин, по необъяснимым причинам
, но большая часть просто плавает

Мешок Lay’s, еще один Maxi.
Сегодня человек в черном носит

очков; Интересно, сколько нужно выпить
, чтобы получить

этого носа. Но у меня такое ощущение, что
он больше не пьет.

Он встречает грязную собаку, принесенную худым хиппи
. Зубы собаки

в пятнах крови, волосы
выпадают клочьями. Он не

действительно знает, чего хочет , говорит хиппи
, когда его собака нюхает воду.

Присоединяйтесь к клубу , — говорит человек в черном.
Хиппи сказал нам, что его собаке

ужасно повезло. Неделю назад
упало в бункер; вчера

его ударило током, когда он писал
на столб. Мы действительно не знаем

, как ответить. Небо сегодня ночью потрясающее,
, полное расплывчатых лебедей.

Почему я должен продолжать писать вам? — спрашиваю.
Потому что в нем чистота . И так

есть. Когда хиппи наконец уходит,
человек в черном шепчет мне:

Он ходит как попугай, тощий,
рыб и темные ноги.Что это?

Как, черт возьми, я должен знать?
Я живу во лжи.

от БОЛЬНИЦА СПЕЦИАЛЬНОЙ ПОМОЩИ

ГАЛО НАД БОЛЬНИЦЕЙ

Ваши глаза голубые и ясные
Хотя ваше лицо было реконструировано
командой хирургов, всего несколько маленьких шрамов
на переносице
и под подбородком, вы никогда не узнаете
, что ваша кожа висит на стойке
, и они дали вам титановые скулы
и титановую челюсть, я не мог сказать ни
, пока не почистил вам зубы
, изо всех сил пытаясь выбить утреннюю овсянку
, избегая при этом сломанных
Некоторые спереди, по-видимому, маленькие культя
и внутри ваших десен удивительный корявый металл
Такие миниатюрные механизмы! Теперь вы действительно
киборг, металл вашей челюсти соединяет
с металлом ваших скул, за кулисами
Теперь ваш череп буквально сияет.И ваши руки
могут двигаться намного больше, чем я думал, и ваша грация
совершенно цела. Но у тебя во рту так пересыхает,
Мне нужно обвести твои нежные губы
пальцем, наполненным бальзамом, вишневым бальзамом
из тюбика, убедиться, что мои руки чистые.
затем нанести повторно, нанести повторно. И дать вам воды
из миниатюрной зеленой губки на палочке,
небольшой леденец с водой. Это
невероятно неэффективное средство для питья.
, которое вы наблюдаете, и действительно, каждое сосание дает вам
только наперсток.Таким образом, мы должны выполнить подвиг
тысячи раз
Попробуйте пройти через левую сторону , вы посоветуете
, и я буду оседлать вашу кровать, чтобы сделать это, пытаясь
избежать сломанного зуба спереди
Просто засуньте его вправо назад там , вы мне скажете, всегда
наставник, всегда побуждает меня
делать все правильно, использовать адекватный угол
и тягу. Когда вы спите, я удостоверяюсь, что
вы продолжаете дышать, убедитесь, что я нахожусь там
, когда вы открываете глаза, потому что вы слегка поражены
после того, как вспомнили тюрьму
, в которую превратилось ваше тело. Я напуган , ты говоришь
Тогда Мне грустно, так грустно, что меня парализовало , и мне тоже грустно
Ты не можешь утереть слезы, потому что твои руки
не двигаются, а я не могу их стереть ни с
, потому что движение слишком резкое, теперь с
все должно происходить очень медленно. Поэтому мы накрываем глаза
влажным полотенцем, и слезы
должны стекать вверх. Больше льда, больше льда, вода
на маленькой зеленой губке должна быть холодной, а не
теплой, и кончики пальцев не могут касаться
листа, слишком больно прикасаться к чему-то гладкому
Хорошо, мы попробуем подпереть руки вверх
на грубых белых полотенцах, это лучше, да
Вы говорите, что моя рука чувствует себя хорошо, касаясь вашей
, и это как будто я выиграл в лотерею.Вы снова засыпаете
, а я держу вас за руку, но не знаю, куда девать
, поэтому кладу ее на кровать рядом с вашими бедрами
и тоже засыпаю. Воскресенье, полдень. За пределами
в общей комнате находятся люди
, которых мы когда-то могли пожалеть, но теперь мы завидуем — замена двойного колена
, одна ампутированная рука, большое дело
Позже я вытащу вас на улицу,
займет вечность, чтобы поднять вас в комнату. стул и требует моторизованного желтого журавля
, ваше тело как красивая загорелая птица
в клюве.Я пытаюсь вести вас медленно, как сказала медсестра Пегги
Медленно по стеклянным коридорам, стараясь не повышать
ваше кровяное давление, мы можем выйти на осенний воздух
, но мы не можем спуститься к пруду, пока , вы говорите
, что хотите увидеть деревья с золотыми листьями, и мы делаем
, листья, упавшие по дорожке, собираются вверх
в колесах стула, и я немного запаниковал,
, как вы работаете с этой штукой, где тормоза?
Все дома хотят знать, все ли у вас в порядке
Вы не в порядке, вы парализованы и испытываете сильную боль
Все спрашивают, Как вы думаете, она снова пойдет?
Но на самом деле проблема не в этом, проблема сегодня
— это ваш раздутый живот, ваш болезненный баллончик с газом
По-видимому, позвоночник проходит через кишечник и кровь
и почти все остальное, чудо и больно
желейный шнур.Все ваше тело внезапно высохло и стало прозрачным
Мы можем видеть, как ваши мышцы двигаются с помощью электродов на
У вас есть трицепс, нет бицепса, ваша левая четверна дернулась
, но не повезло с правой, когда-нибудь вы поправитесь, я просто знаю
и я говорю вам так, я не могу перестать гладить ваши волосы, его блондинка
с примесью седины, вырастающая на
длиннее, чем когда-либо, и ваше тело
, которое я всегда хотел видеть обнаженным, теперь
я видел его дважды: однажды в фотоальбоме
я наткнулся, фотографии вас и вашего любовника
обнаженными на вашей кухне, вы оба выглядели
счастливыми и свободными, и я чувствовал себя счастливым за вас
и вот здесь ореол вашей неподвижной груди
великодушный и великодушный и широкая, ноги тихие
и волосатые, поэтому неподвижные.Мы обнаружили
швов на вашей икре, кто-то в отделении интенсивной терапии
, должно быть, забыл о них, медсестра нажимает на них
и выходит гной, мы все вздрагиваем. Они должны скоро выйти
, и они так и поступают. Вносят ужин, пюре из тунца растапливают, пюре из торта Шварцвальд
, и я представляю себе эту гигантскую средневековую кухню
, где готовят каждое блюдо, затем отправляют его
в огромный блендер, и на выходе получается
эта нелепая бежево-серая паста. Конечно,
вы не голодны, лимонный йогурт, который я кормил вас
так усердно по утрам, причинил вам
немыслимой боли, и если подумать, что я подтолкнул вас к
, съев все это, агония.Я прочитал вам свое эссе
о том, как затруднить переход от частного к универсальному
, и вы говорите: да, Мэгги, теперь проблема состоит в том, чтобы думать, что
единственное число. Единичное число , вы снова говорите, очень серьезно
, как будто это десять лет назад, а мы просто сидим в вашем офисе
Вся эта ситуация кажется очень необычной, есть книга
, которую вы хотите, чтобы я прочитал, но вы не можете вспомнить заголовок
, поэтому мы должны позвонить J, я подношу телефон к уху
Нажмите сильнее , вы говорите: ОК, это называется PROVINCIALIZING EUROPE
, и я обещаю прочитать его, сейчас
Я бы съел копию MEIN KAMPF, если вы спросите меня по номеру
Мне так грустно, что меня парализовало
Теперь проблема состоит в том, чтобы думать о единственном числе
Боль возвращается, и слава Богу, медсестра Винни
вернулась на работу, я так рада ей любопытно, и она настаивает на вас
, чтобы вы говорили, даже когда вы устали и не чувствуете этого
Ей нужно больше описания, она не хочет, чтобы
вы заразились, наконец, вы говорите Винни, боль
в моем кишечнике исходит от моего бессознательного , линии
, которая приносит мне нг счастья.Позже я сажусь на кровать
и немного расскажу вам о своей спастической личной жизни, о человеке
Я пытаюсь не любить
Вы спрашиваете, пошли ли мы домой и трахались, я говорю, что сделали
, и вы счастливы , и мне нравится, как слово Fuck
вылетает из вашего зашитого рта, как будто желание никогда не может быть закрыто или замучено
, как будто Fuck всегда будет выплескивать
из металлического леса. Я говорю вам немного больше
, и вы говорите: Хорошо для траха, плохо для планирования будущего
Вы говорите, что мне не нужно стыдиться своего желания
Не для секса, не для языка
Вы говорите, что выучили К пятидесяти годам
они вам нужны оба вместе, и что они есть у вас и у J
.Вы были так счастливы. Теперь вы плачете, вы говорите
Все, что я могу думать, это то, что если мы построим его однажды
, мы сможем построить его снова , и я знаю, что вы это сделаете, и скажу вам об этом, а затем поцеловать
в лоб, ту часть вашего тела, которая не выдержала
. t получил какие-либо повреждения
Ни одной царапины на вашем шлеме
Ты весь гребаный упал
на подбородок, удар затылком
стал причиной перелома, поврежденное пространство
не больше плитки шоколада и все же
мы здесь.Раздутый желеобразный шнур с разорванными кровеносными сосудами
, тысячи нервных клеток борются за жизнь
«Формируются шрамы, искажающие все сохранившиеся нервные пути»
«Один аксон за другим превращается в отрезанный обрубок»
К черту науку, это так моралистично, и ужасные ощущения означают, что
вы вылечите, потому что вы можете чувствовать, например, когда медсестра
наложила на ваши швы до тех пор, пока они не сочились, и вы сказали Ow
, или когда гладкость простыни нарушает ваши кончики пальцев
или когда вы говорите все, абсолютно все
чувствует себя таким усталым и болезненным.Каждое слово — рутинная работа, и все же
вы даете мне так много, мы обсуждаем прямое обслуживание
и организацию сообщества, ваша забота о мире
просто поразительна. Вы даже заставите своего физиотерапевта
почувствовать себя красивой, объяснив достоинства
ее новой стрижки. Ну, моему мужу очень нравится , она говорит
, а ты даже не съеживаешься. Вы меняете тему и рассказываете нам
историю о вашей первой собаке, имя которой было
Бесстыжая Хасси. Я рад видеть так много компетентных людей
, гудящих вокруг твоего тела, я злюсь, когда они двигают тебя
слишком быстро, мне нравится, когда они нежно ухаживают за тобой
, твоя голова как бы прикреплена скобами
Ненавижу эта штука , вы говорите, , но я так напуган
, что он оторвался , потому что вы знаете, что не можете держать
своей головой, это как снова быть младенцем
, но у вас есть весь этот богатый язык .А когда
снимают, чтобы размять голову
, наконец, появляется шея, красивая и липкая
и голубоватая, немного похожая на содранную кожу птицы
Вы просите меня оторвать ваши плечи от подушки
, а затем снова опустить , Я пытаюсь одной рукой завести свернутое полотенце
за голову, а другой перераспределить
желатин подушки, Будь немного смелее , скажи,
То, что тебе кажется правильным, постоянно меняется
Тысячи раз Я смочить рот бальзамом
и водой.При выключенном свете я возвращаюсь к вам домой
, где я сплю на полу вашего офиса, среди
сотен проектов, которые вы оставили незавершенными
Груды книг и бумаг, трактаты о
глобальном феминизме, призывы к социальной справедливости
I поплакать немного тогда, оплакивая
твой изящный и мясистый почерк
Но теперь я знаю, где ты и где ты будешь
какое-то время, золотые листья кружатся за окном
, золотые листья создают ореол
Ореол над больница

Внимательная поэзия | Центр осознанности UCSD

Cookie Thief

Однажды ночью в аэропорту,
, ждала женщина, за несколько часов до вылета.
Она
Искал книгу в магазине в аэропорту,
Купил пакет печенья и нашел место, где можно уронить.

Она была поглощена своей книгой, но случайно увидела,
Что мужчина рядом с ней, настолько смелый, насколько это возможно,
Схватила пару печений из мешка между ними,
Которые она пыталась проигнорировать, чтобы избежать сцены

Она читала, жевала печенье и смотрела на часы,
Когда порывистый «похититель печенья» уменьшил ее
stock
По мере того, как проходили минуты, она становилась все более раздраженной.
Думала: «Если бы я не
так мило, я бы чернил ему глаз! »

На каждое печенье, которое она брала, он брал и одно.
Когда остался только один, она задалась вопросом, что он
делать.
с улыбкой на лице и нервным смехом,
Взял последнее печенье и разбил его пополам.

Он предложил ей половину, а он съел другую.
Она схватила его и подумала: «О
брат,
У этого парня есть нервы, а еще он такой грубый,
Да ведь он даже ничего не показал
благодарность! »

Она никогда не знала, когда она была так раздражена,
И вздохнула с облегчением, когда ее полет был объявлен.
Она собрала свои вещи и направилась к воротам,

Отказ смотреть на «вороватую неблагодарность».

Она села в самолет и упала на сиденье,

Затем искал ее книгу, которая была почти полной.

Когда она добралась до своего багажа, она ахнула от удивления.
Там ее мешок печенья впереди
ее глаз!

«Если мой здесь», — простонала она в отчаянии.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *